Филлис Джеймс - Убийство в теологическом колледже

Он кивнул, развернулся и быстро направился к своей машине. Дэлглиш успел лишь пожать ему руку.

Дэлглиш предупреждал, что прибудет в колледж после обеда.

Но для начала, еще в Лоустофте, он нашел гастрономический магазин и купил булочек, масла, зернистый паштет и полбутылки вина. Кружку и кофе в термосе он, уезжая из города, всегда брал с собой.

За городом его путь лежал сначала по второстепенным дорогам, а затем по изрытому колеями проселку, ширины которого едва хватало, чтобы проехал «ягуар». В одном месте, где через какую-то калитку открывался шикарный вид на осенние поля, он припарковался на пикник. Первым делом Дэлглиш отключил мобильный телефон. Потом вышел из машины и, облокотившись на воротный столб, закрыл глаза, чтобы насладиться тишиной.

Именно таких моментов ему не хватало в перенасыщенной заботами жизни: моментов, когда никто в мире понятия не имел, где он, и не мог его достать. Душистый воздух доносил слабые, почти неразличимые звуки деревни, вдалеке пела какая-то птица, в высокой траве шелестел ветерок, а где-то над головой скрипела ветка. Дэлглиш поел и решительно прошел вдоль дорожки с полмили. Затем вернулся к машине и выехал на шоссе A12, направляясь к озеру Балларда.

Поворот оказался несколько раньше, чем он ожидал. Дэлглиш увидел все тот же гигантский ясень, теперь уже увитый плющом и вот-вот готовый рухнуть, а слева два милых сельских домика с опрятными палисадниками. Узенькая дорога слегка просела, и спутанная зимняя изгородь, возвышавшаяся над берегом, загораживала вид на мыс. Лишь вдали, сквозь проплешины в изгороди, время от времени мелькали высокие кирпичные трубы и южный купол – это виднелся колледж Святого Ансельма.

Как только коммандер достиг края утеса и свернул на север, на идущую по берегу песчаную проселочную дорогу, он увидел причудливое строение из кирпича с прослойками из камня, настолько яркое и нереальное, что на фоне голубого неба оно смотрелось вырезанным из картона. Казалось, не Дэлглиш едет к зданию, а здание приближается к нему, неумолимо навевая воспоминания юности, воскрешая полузабытые перепады эмоций: от восторга до страдания, от неуверенности до сияния надежды. Сам главный корпус совсем не изменился. Парные столбы из кирпича эпохи Тюдоров, в трещинах которого пучками торчала трава и сорняки, все еще стояли часовыми на входе в передний внутренний двор, и, проезжая мимо них, он снова увидел колледж во всем его непростом величии.

Когда он был ребенком, считалось модным презирать викторианскую архитектуру, и он тоже смотрел на здание колледжа с должным, хотя несколько виноватым, пренебрежением. Архитектор, на которого, наверное, излишне повлиял первый владелец, запихнул в проект все самое на тот момент современное: высокие дымоходы, эркерные окна, центральный купол, южную башню, зубчатый фасад и каменное крыльцо необъятных размеров. Сейчас Дэлглиш подумал, что вся композиция порождала не настолько чудовищный диссонанс, как казалось в пору юности. По крайней мере архитектор, создав потрясающую смесь средневекового романтизма, неоготического стиля и показного викторианского домашнего уюта, добился баланса пропорций, которые не производили отталкивающего впечатления.

Его ждали. Не успел он захлопнуть дверь автомобиля, как открылась парадная дверь, и по трем каменным ступеням, прихрамывая, аккуратно спустилась хрупкая фигура в черной сутане.

Отца Мартина Петри он узнал с первого взгляда. И тут же поразился, что бывший директор все еще здесь – ему наверняка стукнуло по меньшей мере лет восемьдесят. Но ошибки быть не могло, именно этого человека он в юности почитал и, конечно, любил. Пролетевшие годы не проявили к нему милосердия, но, как ни странно, не затронули главного. Сильно исхудало лицо над тощей, высохшей шеей; длинная прядь тонких, как у ребенка, волос на лбу, когда-то сочно-коричневая, теперь серебрилась белизной; подвижный рот с полной нижней губой уже не выглядел таким твердым. Они пожали друг другу руки, и Дэлглишу показалось, что он пожимает раздробленные кости в перчатке из тончайшей замши. Однако в руках отца Мартина по-прежнему чувствовалась сила, а серые глаза под сморщенными веками все еще светились. Стала более заметна хромота, подарок военной службы, но священник пока обходился без палки. Неизменно добродушное лицо по-прежнему излучало харизму духовного авторитета. По глазам отца Мартина Дэлглиш понял, что его ждали не только как старого друга: в пристальном взгляде святого отца он заметил и опасение, и облегчение. И снова, сам удивляясь тому, что так долго не приезжал, коммандер почувствовал укол вины. Он вернулся случайно, практически поддавшись порыву, и только сейчас впервые задумался, что же ждет его в Святом Ансельме.