Джеймс Кэрол - Смотри на меня

Беседа подошла к своему естественному завершению, и в машине повисла напряженная тишина. Ханна вытащила телефон и набрала мать Тэйлора. Он все еще оставался в операционной, и никаких новостей не было.

– Отсутствие новостей – это хорошая новость, – сказал я.

– Нет, Уинтер, хорошей новостью было бы то, что он пережил операцию и его жизни ничего не угрожает.

Остаток пути мы преодолели в тишине. Время от времени я оглядывался на Ханну. Она хмурилась, никакого блеска в глазах больше не было. Напряжение брало верх. Ханна была сильная, но это была сила, приобретенная за счет горького опыта, а не встроенный с рождения стержень. Не нужно было копать глубоко, чтобы понять, что у нее было огромное ранимое сердце.

То, что случилось с ее матерью, закалило и изменило ее, но не факт, что к лучшему. Я очень надеялся, что Тэйлор выживет, что они уедут в Сан-Франциско, что у них будет маленький уютный дом, наполненный детьми, смехом и счастливыми мгновениями.

Я приехал на Морроу-стрит и остановился у гостиницы. Мы перешли улицу и зашли в «Аполлон». Красно-синяя ракета переливалась бледными цветами в ярком свете дня. Мы вошли, и сразу зазвенел колокольчик. Лори увидела нас и тут же отошла от стола, который только что обслуживала. Она шла, вытирая руки о фартук. На ее лице читалась озабоченность, глаза были полны беспокойства.

– Я слышала, что случилось с Тэйлором. Как ты держишься, милая?

– Я в порядке, тетя Лори.

Она внимательно смотрела на Ханну, не веря ее словам.

– Я в порядке, – повторила Ханна. – Обо мне не беспокойся.

– Кому же еще беспокоиться о тебе, как не мне? – попыталась улыбнуться Лори, но ее улыбка оказалась не к месту. – Как Тэйлор?

– Он все еще в операционной. С ним его родители. Я на связи.

– С ним все будет хорошо, милая. Он прорвется, я уверена. Думаешь, он оставит тебя одну? – покачала головой Лори. – Ни за что! Он ради тебя в ад сойдет и обратно вернется. Он слишком тебя любит.

Ханна извинилась и ушла в ванную. Лори подождала, пока Ханна отойдет подальше, и спросила:

– И все-таки как она?

Я пошевелил кистями, что должно было означать «не очень».

– Пытаюсь занять ее. Мне кажется, это лучше, чем сидеть в больнице и волноваться.

– Наверное, вы правы, – Лори смотрела в сторону, куда ушла Ханна. – Этой девочке уже столько всего пришлось пережить. Она этого не заслуживает. Почему Бог наказывает хороших людей? Почему такое происходит? Если это часть Его плана, начинаешь сомневаться, понимает ли Он, что делает? Бывают дни, когда так трудно верить.

Лори, казалось, хотела сказать что-то еще, и я молча ждал. Но она просто смотрела куда-то вдаль, смотрела невидящим взглядом. Неожиданно она вышла из транса и спросила, что мне принести поесть. Я не ожидал этого вопроса. А с другой стороны, только этого и можно было ожидать. В трудных ситуациях мы проваливаемся в самые удобные и привычные свои роли. Иногда легче заняться чем-то хорошо знакомым и понятным, чем смотреть в лицо реальности. Можно назвать это отрицанием. Я предпочитаю называть это самосохранением.

– Мне гамбургер и картошку, пожалуйста. Ханна скажет, что она не голодна, так что принесите то, что она любит. Может, съест, может, не будет.

– Хорошо, дорогой.

Лори ушла за стойку и прокричала заказ Фрэнку. Он ответил, что исполнит с удовольствием. Его голос звучал еще гнусавее, чем обычно, и еще более пресыщенно. Он и не пытался скрыть свое состояние. Он хотел сохранить нормальный ход вещей для Лори, но по его голосу все сразу становилось понятно.

Я сел за уже привычный мне стол у окна. В ресторане было около двадцати человек, и было достаточно шумно – разговоры, шум отодвигаемых стульев, звон посуды. В кухне гремели сковородки, что-то скворчало, тихо-тихо играла какая-то кантри-баллада. Больше народу я здесь еще не видел. Это лишний раз доказывало, что жизнь продолжается.

Лори подошла с двумя чашками и кофейником, налила кофе и ушла. Мы уже обо всем поговорили. Ханна пришла, села напротив.

– Мы можем говорить, – сказал я. – Если только убийца не стоит за окном с подслушивающим устройством.

Ханна почти улыбнулась. На лице у нее сохранялось серьезное, строгое и взрослое выражение, не соответствующее ее годам.

– Барбара Гэллоуэй что-то знает, Уинтер.

– Да, я знаю.

– Окей, – произнесла она, ударяя каждый слог и вливая в них ударную дозу сарказма. – Если это так, тогда какого черта мы здесь сидим? Почему мы не у нее, пытаясь узнать, что она скрывает?