Кэрол Дуглас - Доброй ночи, мистер Холмс!

– Мало золота, – буркнула гадалка. – Еще.

Ирен нахмурилась. Она уже и так много заплатила.

– Я дам еще одну монету.

Кивнув, цыганка задернула за собой ковры и скрылась из виду. Через несколько мгновений в щель между ними просунулась ее рука, сжимавшая пузырек с порошком бронзового цвета. В обмен на него Ирен вручила гадалке еще один сверкающий золотом кругляш.

Выбравшись наружу и моргая от яркого весеннего солнечного света, мы обнаружили, что время не стояло на месте. Чтобы погреться, голуби рассаживались поудобнее на верхушках крыш, там, где было потеплее. Мы вновь принялись блуждать по извилистым улочкам, ориентируясь на вздымавшуюся в поднебесье готическую крышу Пороховой башни. Я бы ни за что на свете, даже под угрозой смерти, не отыскала бы вновь дорогу до цыганки. Думаю, Ирен тоже. Впрочем, моя подруга, судя по ее виду, осталась вполне довольна визитом.

Наш экипаж ждал нас в тени башни. Устроившись в нем, мы отправились в замок. Мы ехали не с пустыми руками, а с сувенирами. Я, словно ребенка, прижимала к груди партитуру с автографом Дворжака, а у Ирен в ридикюле, как оружие, ждущее своего часа, лежал пузырек с желтокорнем.

Тем же вечером Ирен устроила в спальне покойного государя настоящее представление, на котором, кроме меня, присутствовали члены королевской семьи – Вилли, королева-мать, Бертран, Гортензия, а также оба доктора, камердинер усопшего и его горничная.

Хотя спальня принадлежала царствующей особе, от нее веяло такой же жутью, как и от покоев цыганки, которую мы посетили перед возвращением в замок. Беспокойно металось пламя свечей, по резной золоченой мебели скакали тени, а улыбки купидонов под потолком превратились в злобные ухмылки. Все присутствующие, в том числе и слуги, были одеты в черное.

– Пенелопа, записывай все, что здесь будет происходить, – распорядилась Ирен не терпящим возражений голосом.

Я послушно кивнула и старательно что-то накарябала в блокноте. С громким треском, словно кому-то перебили позвоночник, разломилась в камине объятая пламенем колода. Все подпрыгнули от неожиданности.

– Вопрос, от чего именно скончался его величество, пока остается открытым. Причина его смерти уже многим известна – государь был отравлен ядом, возможно, растительного происхождения.

Ирен наклонилась за подсвечником. Из-за беспокойно плясавшего пламени казалось, что ее лицо освещает адский огонь. Держа в руках подсвечник, Ирен с важным видом прошествовала к родственникам короля.

– Яд растительного происхождения. Что может быть проще? Подмешать в еду истертые семечки от нескольких яблок… – Лошадиное лицо Гортензии сделалось мертвенно-бледным. – С тем же успехом можно было добавить в чай экзотический травяной отвар для роста волос… – Бертран вздрогнул. – Но с равной вероятностью речь может идти о более творческом подходе: редком снадобье и персоне, вызывающей куда меньше подозрений.

Ирен прошла мимо короля и его матери, осветив их застывшие недоверчивые лица. Я стала опасаться, что Ирен перегибает палку: фон Ормштейны были не из тех людей, кто готов долго играть в подобные игры.

Ирен остановилась перед врачами, вперив в них изучающий взгляд. Вдруг меня осенило: никто даже не подумал о докторах. Может, они и были теми «патриотами», которые, как считала моя подруга, отравили короля?

– Врачи, – с пафосом произнесла Адлер и, выдержав паузу, продолжила: – Врачи сказали мне, что яд попал в организм не через пищу… Если им можно верить…

– М-м-можно… К-к-онечно м-м-можно! – заикаясь, хором заговорили Штурм и Дранг.

– Так вот, если им можно верить, – с напором повторила Ирен, – яд попал в организм короля сквозь кожу. Отраву подсыпали в кровать ежедневно, а когда здоровье государя достаточно ослабло, убийца, увеличив дозу, нанес последний смертельный удар, проделав это тихо и незаметно… почти незаметно.

Королева-мать начала тихо всхлипывать.

– Довольно! – Вилли обхватил кукольное плечико матери гигантской лапищей.

Не обратив на него внимания, Ирен шагнула к кровати с балдахином и резко отдернула полог, словно занавес, скрывавший сцену:

– После смерти государя здесь ничего не трогали. Ничего, даже то, что прежде меняли каждый день, поскольку покойный был королем и мог позволить себе подобную роскошь. Я говорю о простыни!

Плавно, не торопясь, Ирен отогнула покрывало и одеяло в пенном кружеве белья. При виде пустой раскрытой постели все ахнули. Ирен опустила подсвечник чуть ниже, чтобы осветить простыню из белоснежного шелка, на которой поблескивала тончайшая золотистая пыль.