Оливер Пётч - Крепость королей. Проклятие

Не опуская клинка, низенький менестрель повернулся к Агнес:

– Принимаете ли вы извинение?

Девушка кивнула, и губы его растянулись в мальчишеской улыбке. Менестрель медленно опустил шпагу.

– Ну вот, не так уж это и сложно, – сказал он ландскнехту.

Тот по-прежнему стоял перед ним, обливаясь по́том. Его товарищи выхватили было клинки, но бард властно вскинул руку:

– Довольно. Никто не потерял лицо, этот человек извинился, и с делом покончено. – В голосе менестреля вдруг послышалась невыразимая угроза, столь чуждая улыбке на его лице. – Или вы хотите напасть на рыцаря и дворянина и отправиться за это на виселицу? Тем более что дворянин этот находится под личным покровительством графа. Вам действительно хочется этим же вечером повиснуть на ближайшем дубе, вывалив синие языки и замарав свои разрезные штаны? Скажите, стоит оно того?

Не дождавшись ответа, бард спрятал шпагу в ножны и поднял украшенную слоновой костью лютню, прислоненную к булыжнику. После чего галантно предложил Агнес свободную руку:

– Полагаю, господа пресытились музыкой. Оставим их, сударыня. Лучше я спою вам где-нибудь в другом месте любовную балладу.

Агнес улыбнулась и не стала сопротивляться. Положение напоминало ей один из ее снов, до того нереальным оно казалось. Только теперь она вновь обрела дар речи.

– Вы сильно рисковали, – проговорила девушка тихим голосом. – Одно неверное слово, и эти люди бросились бы на вас.

Бард усмехнулся и повел ее в сторону крепостных ворот.

– В этом-то все и дело. Следует с умом подбирать слова, тогда не придется без необходимости вступать в конфликты. Слова и песни – вот сильнейшее оружие.

Он вдруг остановился и хлопнул себя по лбу:

– Как невежливо с моей стороны! Во всей этой суматохе я и представиться забыл. – Он снял берет и поклонился так низко, что рыжие волосы упали на лоб. – К вашим услугам, Мельхиор фон Таннинген. По происхождению рыцарь из родовой крепости фон Таннинген, что в прекрасной Франконии. Ныне странствующий менестрель.

Агнес не смогла скрыть усмешку. Коротышка перед ней был смешон и в то же время трогателен. Правда, в бою он оказался опасным противником.

– Я и не знала, что барды еще существуют, – ответила она. – Я думала, они давно вымерли.

Мельхиор фон Таннинген возмущенно помотал головой:

– Это невозможно! Разве любовь умерла? Или музыка? А великие деяния? Пока живо все это, барды никуда не исчезнут. Мы – летописцы этих неспокойных времен. Зачастую именно мы несем утешение, если печаль отяготит душу.

Он взялся за лютню и проиграл мелодию, веселую и в то же время печальную. И звонким голосом пропел короткий, жалостливый куплет:

– D’amor m’estera ben e gent, s’eu ma dona vis plus sovent…

– Это на окситанском, – с удивлением отметила Агнес.

Лицо фон Таннингена вытянулось от изумления:

– Вы знаете древний язык певцов и поэтов?

– Совсем чуть-чуть. Я читала про него, но ни разу не слышала, чтобы он звучал так красиво.

Менестрель расплылся в счастливой улыбке:

– Тогда вы истинная дама. Могу я узнать ваше имя?

– Э… я Агнес фон Эрфенштайн, дочь наместника Трифельса.

Бард на мгновение растерялся, а потом просиял:

– Трифельс! Жилище Барбароссы, узилище Ричарда Львиное Сердце, обитель императорских регалий! Для менестреля нет места прекраснее и достойнее, чтобы воспеть его в балладах! Одной из причин, почему мои странствия привели меня в Пфальц, был Трифельс… – Он преклонил колено: – Благородная Агнес, для меня честь познакомиться с вами.

Агнес снова невольно усмехнулась. Так с нею еще никто не разговаривал.

– Вы сказали, что вы рыцарь, – ответила она наконец. – Тогда почему вы не живете в своей крепости?

Мельхиор фон Таннинген поднялся. Он выглядел немного смущенным.

– К моему глубочайшему сожалению, я вынужден делить ее с двумя братьями. Досадные споры за наследство. Я пресытился ими и потому пустился в странствия. Пересек Фландрию, Саксонию и Швецию. Побывал в Венеции, далеком Арагоне и жаркой Кастилии, где солнце обжигает огнем. Я останавливаюсь там, где знатным господам нужен бард.

– И теперь ваш господин – граф Фридрих фон Лёвенштайн-Шарфенек?

Фон Таннинген кивнул:

– Он самый. В эти неспокойные времена, вернувшись недавно из охваченной войной Италии, я счел за лучшее временным своим пристанищем избрать спокойную Германию. Граф любезно разрешил мне разъезжать по его землям, если взамен я вечерами буду развлекать его балладами о тихих лесах.