Оливер Пётч - Крепость королей. Проклятие

– Мы как раз обсуждали то, что наместник Гесслер снова повысил хлебный налог, – объяснил Йокель Матису. – Скоро крестьяне со своего зерна и горсти муки не получат. А потом им еще и доплачивать придется! Что скажешь, Матис? Должны мы и дальше это терпеть?

Матис почувствовал на себе взгляды всех без исключения мужчин. Кровь ударила ему в голову.

– Надо… – начал он неуверенно. – Надо написать прошение императору. Уверен, ему обо всем этом ничего не известно. Вряд ли ему хочется, чтобы его подданные померли с голоду.

Йокель склонил голову, словно задумался. При этом горб его шевелился, как живое существо.

– Написать императору, хм… – начал он тихо. – Неплохая идея. Но знаешь что? Кайзер давно утратил право голоса в Германии. Даже славного Максимилиана не воспринимали всерьез, а уж его недавно избранного внука – тем более! Он сидит где-то по другую сторону мира и живет бок о бок с маврами. Насколько я знаю, изнеженный мальчонка даже по-немецки не говорит.

Некоторые из мужчин рассмеялись, и Йокель с улыбкой продолжил:

– Нет-нет, кайзер ничего не решает. Курфюрсты поделили между собой земли и выдали по клочку герцогам, графам и епископам. А те разделили ее между своими рыцарями и баронами, охотятся и пируют. И в самом низу находится крестьянин, простолюдин, и должен оплачивать их пирушки! – Он окинул присутствующих гневным взглядом. – Задумайтесь, как английские крестьяне говорили еще столетия назад: «Адам был пахарь, пряха – Ева. Кто был король, кто – королева?» Хватит это терпеть!

Аптекарь Шперлин прокашлялся и поправил пенсне.

– Может, ты и прав, Йокель. Но что нам остается делать? Уж не драться ли? – Он с грустью покачал головой. – У господ есть деньги и оружие. Так всегда было, и так оно и останется.

– Так оно останется, потому что мы безропотно все терпим, как мои овцы! – прошипел Йокель. – Если подняться всем вместе, никто нас не остановит – ни герцог, ни епископ!

– То есть ты предлагаешь поднять восстание? – выдохнул ткач Маркшильд. – Но… это же противно заповедям Божьим! Я думал, стоит только поговорить с наместником, и…

– Мы не единственные восстанем! – перебил его Йокель. – В Альгое, на Верхнем Рейне, во Франконии – всюду бурлит! Церковь тоже расколота. Этот Лютер один из нас! Он объявил войну порочным порядкам Рима.

– Лютер хочет лишь обновить церковь, – пробормотал аптекарь Шперлин, потупив взор. – Про новые порядки в городах и деревнях он ничего не говорил.

– Трусы! – вспылил Йокель и с силой ударил по столу. – Хотите изменений, но желаете, чтобы никто не нарушил вашего покоя… Хотите есть жаркое, но при этом думаете, как умаслить господ… Так не пойдет! Или вы за борьбу, или против нее; третьего не дано!

– Попридержи язык, Йокель! Ты забываешь, с кем говоришь!

Старый кожевник Кистлер поднялся со стула и грозно воззрился на пастуха. Тот скрестил руки на груди и ответил старику злобным взглядом. Но он, судя по всему, понял, что зашел слишком далеко. Во всяком случае, сказать ничего не решился. В комнате воцарилась тишина, столь непроницаемая, что Матис услышал стук собственного сердца.

– То, к чему ты нас призываешь, называется вооруженным восстанием! – продолжил Кистлер, подняв указательный палец.

Седовласый, изборожденный глубокими морщинами, кожевник излучал авторитет опытного советника, повидавшего немало войн. С дрожью в голосе, но сохраняя горделивый вид, он обратился к собравшимся:

– Поверьте, в молодости я такое уже видел. Тридцать лет назад крестьяне уже восставали. Под знаменем башмака [6]. И что им это принесло тогда? Только смерть, страдания и голод, свирепее прежнего! За открытый мятеж полагается петля, если не костер. Мы, жители Анвайлера, не пойдем на такое.

– Мудрое решение. Достаточно сжечь и одного из вас.

Матис растерянно взглянул в сторону открытой двери, откуда донесся тихий голос. В возбужденной перепалке никто и не заметил, что там уже некоторое время стоял наместник Анвайлера. Как и в день казни, Бернвард Гесслер был одет в черную, подбитую мехом мантию и черный же бархатный берет, из-под которого выглядывало тощее лицо с кустистыми бровями. За его спиной три или четыре стражника, вооруженные алебардами и арбалетами, дожидались со свирепым видом приказа. Должно быть, кто-то доложил наместнику о встрече.

– Твои крамольные речи давно были для меня как кость в горле, – сказал Гесслер и смерил Йокеля взглядом, полным отвращения вперемешку с любопытством. – Теперь вот мне и самому довелось их послушать. И должен сказать, довольно… занимательно.