Алексей Биргер - Нож великого летчика

Он поплутал между этих подслеповатых построек и исчез в одной из них. Мы, затаив дыхание, подошли совсем близко к сарайчику, в котором он исчез.

У этого сарайчика — или ангара, как хотите — было всего два окна, по одному с каждой из боковых сторон, и оба — слишком высоко, чтобы мы могли взять и заглянуть в них. Сперва мы попробовали вскарабкаться на груды хлама, набросанные возле, но заглянуть в окно у нас не получалось. Тогда я предложил:

— Так давайте один из нас встанет на плечи двум другим! Чего проще?

— И в самом деле, чего проще? — изумились мои друзья.

Поскольку я и предложил эту идею, и поскольку, вообще, всем нынешним приключением мои друзья были обязаны мне, то сразу решили, что мне и предоставляется честь влезть им на плечи и увидеть, что творится внутри сарайчика.

Я вскарабкался на плечи моих друзей, уцепился за внешнюю сторону рамы окна, прильнул к окну — и ахнул.

— Что там такое? — спросил Димка, зубами от натуги.

— Там… Там Гиз! — ответил я. — И этот тип его кормит!

Мужик в темном пальто вытащил из сумки миски со жратвой — насколько я мог судить, со всякой всячиной, оставшейся после больничного ужина — и теперь кормил Гиза кусками котлет, капустой и гречкой, политым мясным соусом, и сладкой рисовой запеканкой.

— Ешь, — приговаривал мужик (а мне это было отлично слышно сквозь раму в одно стекло, да к тому же не слишком хорошо закрытую, из-за того, что её перекосило от старости), — ешь. Завтра на Птичку поедем, так ты должен выглядеть как мячик накачанный, чтобы тебя за хорошие бабки купили. — С чего, ты думаешь, я на больничной кухне все эти объедки выпрашивал — не для того, ведь, чтобы потом всю жизнь самому с тобой цацкаться.

У меня прямо челюсть отвисла. Выходит, этот тип вовсе не собирался возвращать Гиза Мадлене Людвиговне — он собирался завтра, в субботу, толкнуть его на Птичьем рынке (а Птичий рынок в те времена работал по субботам и воскресеньям) и сорвать дополнительный куш!

— Что там! — спросил Димка. Его лицо было перекошено от напряжения: он боялся сделать хоть малейшее движение, чтобы я не полетел кувырком.

— Тихо ты! — прошипел я. — Не рыпайся!

— Да хоть скажи, что там происходит, — процедил Юрка сквозь стиснутые зубы.

— Тихо!.. — цыкнул я и на него.

Мои друзья примолкли, а я продолжал наблюдать.

Гиз, надо сказать, рубал как миленький — видно, проголодался. Я не успел возмутиться, как это, он, скотина этакая, жрет из рук похитителя, предав хозяйку, как Гиз вдруг вскинул голову, насторожил уши — и поглядел прямо на меня! Мне показалось, он узнал меня и на его морде появилось нечто вроде улыбки — ну, так нижняя челюсть отвисла, и углы пасти раздвинулись, что было полное впечатление, будто собака широко ухмыляется. А потом произошло совершенно для нас неожиданное — и, надо сказать, не очень приятное. Гиз несколько раз приветливо тявкнул в мою сторону, показывая, как он рад, что рядом друг, который отведет его к хозяйке, а потом, развернувшись к похитителю, зло зарычал, и шерсть у него на загривке встала дыбом.

— Ты что? — с некоторой растерянностью спросил похититель.

И в ту же секунду Гиз кинулся на него и рванул за штанину. Раздался треск материи, мужик взвыл и отскочил в угол сарайчика. Вторым броском Гиз вцепился ему уже не в штанину, а прямо в ногу — чуть повыше ботинка.

— Убью падлу! — заорал мужик.

Он схватил какой-то железный прут и огрел Гиза. Но ведь недаром фокстерьеры относятся к той породе псов, которых называют «прищепками». Если они вцепляются — то бульдожьей хваткой. Даже покрепче, чем бульдожья. Потом я расскажу, как Гиз взял бульдожьей хваткой французского бульдога, и… Но об этом действительно потом.

Гиз сжимал челюсти, мужик орал и хлестал Гиза железным прутом, после одного из ударов на боку собаки проступила кровавая полоса. Я понял, что медлить больше нельзя. То есть, как — понял? Я не думал, не понимал, не оценивал свои силы в этой ситуации — я просто рванулся, чтобы хоть что-то предпринять. Сначала я стукнул кулаком по стеклу, стекло задребезжало, похититель поднял голову, увидел мою перекошенную рожу, и на его роже отразилось глубокое изумление. А я, поняв, что через окно врываться нет никакого смысла, соскочил с плечей моих друзей, кинулся к двери и ударил по ней всем телом. Дверь оказалась не запертой — этот тип был настолько уверен в своей безопасности, что, естественно, и не вздумал закрывать её на щеколду — и я, влетев внутрь, набросился на него с кулаками.