Евгений Рудашевский - Город Солнца. Глаза смерти

О существовании внутреннего слоя у «Особняка» Савельев узнал после того, как снял старый реставрационный лак. Грунт картины успел растрескаться, и через эти трещины, по краям напоминавшие расколотую льдину, в микроскоп хорошо просматривались оба слоя. Савельев был уверен, что первоначальное изображение нанёс всё тот же Александр Берг – живописец совсем неизвестный и почти нигде не отмеченный. Это не вызывало сомнений, ведь совпадал химический состав красок.

Чтобы судить о том, что именно скрыто под особняком на Пречистенке, требовалась рентгенография, но Катя от неё отказалась. Она вообще повела себя странно. Поначалу потребовала закончить реставрацию и выставить «Особняк» таким, толком не изученным, – судя по всему, ей были срочно нужны деньги и она боялась затягивать продажу, ведь первым слоем вполне могла оказаться какая-нибудь мазня. А теперь она вдруг решила забрать картину. Абрамцев, Катин старый знакомый, не стал возражать, хотя формально они подписали договор и без штрафов пойти на попятную в другом аукционном доме ей бы не разрешили.

– Да, Вячеслав Алексеевич. – Абрамцев поправил сложенный уголком платок в кармане пиджака. – Екатерина Васильевна забирает картину. Жаль, что вы не успели её упаковать.

Сторонний человек ни за что не распознал бы в голосе Абрамцева недовольство. Слишком уж мягко, непринуждённо он говорил. Но Савельев сразу понял, что Дмитрий Иванович удивлён и по-своему рассержен. Он предпочёл бы скорее вернуться на выставку.

– Очень, очень жаль, – медленно произнёс Савельев и встал из-за стола.

Абрамцев, конечно, не сказал Кате, что вопреки её желанию, да, собственно, ещё до того, как она успела это желание озвучить, поручил ему, Савельеву, сделать рентген картины. И они теперь оба знали, что скрывается под внешним слоем. Оба понимали, какое это имеет значение. И всё же Абрамцев вот так, с непринуждённостью, выпускал «Особняк» из своих рук. Дмитрий Иванович всегда был понапрасну щепетилен в общении с друзьями. Да, Кате повезло, что их с Абрамцевым связывала давняя дружба. Савельев не стал бы с ней церемониться.

Подумав так, он беззвучно усмехнулся, но всё же прошёлся к мольберту, на котором до сих пор, уже отреставрированный, стоял «Особняк» Берга.

– Интересное полотно. И, знаете, работа оказалась не такой простой.

Савельев всеми силами оттягивал расставание с картиной. И говорил. Много говорил. Будто надеялся, что Катя в последний момент изменит решение и оставит её для дополнительных исследований.

– Тут по краям были затёки воды. Старые. Думаю, им было лет пятьдесят. От таких сложно избавиться. – Савельев мизинцем, не прикасаясь к лаку, показывал на участки, о которых говорил.

Катя и Абрамцев переглянулись, но так и не успели ничего сказать, им помешал Максим. Он всё это время молчал, а тут стал расспрашивать о проделанной реставрационной работе. Сейчас, без кепки, он ещё больше напоминал отца. И голос… Ровный, выдающий отдельные нотки глубины. Когда-то так же говорил Шустов-старший. Ну или почти так же.

– О, тут всё интересно, – с готовностью отвечал Савельев. – По центру такого затёка краски оказываются светлыми, да. А вот по краю получается тёмный ободок из грязи и частиц пигмента. Ведь пигмент вымывается из центра и расходится по краям. Так вот, грязь убрать несложно, а пигмент устранить до конца не получается.

– Я ничего не вижу.

Максим внимательно разглядывал указанное место. Потом достал смартфон и стал фотографировать – и полотно, и мольберт, и стоящие поблизости стеллажи, и самогó Савельева.

– Ну, в таких случаях приходится прибегать к тонировке. А вы, молодой человек…

– Вячеслав Алексеевич! – твёрже сказал Абрамцев.

– Да, да, – Савельев неподвижно стоял у мольберта, но произнёс это таким голосом, будто дважды отмахнулся от надоедливого собеседника. Потом уже, смирившись, повторил спокойно: – Да. Только скажите, что вы собираетесь делать дальше? Картина-то… интересная.

– Я…

– Это уже не наше дело, Вячеслав Алексеевич, – вмешался Абрамцев. – Уверен, Екатерина Васильевна лучше нас знает, как поступить с полотном.

– Ну да, – вздохнул Савельев.

Он и не надеялся услышать ответ. Помедлил несколько мгновений и наконец стал заворачивать картину в ткань.

Вскоре Савельев остался один. В своём тесном, пропахшем растворителями и масляными красками мирке, куда давно не пускал ни друзей, ни родственников. Собственно, за последние годы к нему никто и не напрашивался.