Лев Давыдычев - Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство

— Папуля! — изумленно воскликнул Роман.

— А что? — весело отозвался Илларион Венедиктович. — Ты же был влюбчив с самого раннего детства, можно сказать… Так вот, к вашему сведению, я наслаждался тем, что я в детстве… Временами я совершенно забывал о старике, который живёт во мне… И, что бы со мной ни случилось, мои дорогие, я УЖЕ ни о чём не жалею! Я по-прежнему мечтаю пожить Лапой! Я сумею принести пользу детям! Я полагаю…

— А я полагаю, что ты элементарно заговариваешься, — проворчал, впрочем, не очень уж и сердито, Иван Варфоломеевич. — В тебе действительно появилось что-то младенческое. Хорошо ещё, что я примерно предполагаю, как действует эликсир. При-мер-но, учти. Но вот как он будетдействовать дальше, понятия не, имею. Ты только подумай: неизвестно, какая участь ждёт тебя.

— Меня это не пугает, — с виноватой улыбкой сказал Илларион Венедиктович. — В любом случае это будет небесполезно для науки. И ещё: моя вина не так уж и велика. Я ведь не намеренно выпил твой грандиозус наоборотус.

— Конечно, конечно, во всём виноват я! — разгорячился Иван Варфоломеевич. — Это меня и гнетёт!

— И совершенно напрасно, — осторожно заговорил молчавший до сих пор Гордей Васильевич. — Я убежден, что Иван доведет своё изумительное открытие до блестящего завершения. Но! — он даже встал от внезапного волнения. — Ни на минуту мы не должны забывать о том, что если мы тревожимся о судьбах детей нашей, можно прямо сказать, многострадальной планеты, то враги интересуются не зверюшками-игрушками. Для них твоё изобретение, дорогой Иван, — оружиепротив человечества, если они им завладеют!

— Этого не случится, — твёрдо произнес Иван Варфоломеевич. — Я разделяю твои чувства и мысли, дорогой Гордеюшка. Не беспокойся, я выполню свой гражданский долг.

— Никто в этом и не сомневается, — сказал Илларион Венедиктович. — Дети нуждаются в нашей помощи, всё равно, я убежден, мы должны заниматься ими больше, чем занимаемся. Каждый из них, понимаете, каждый нужен стране. Ни одного из них, даже обормота или обормотки, нельзя отдавать врагам! Я знаю, что, враги уже тянутся к ним, пытаются на них воздействовать! И наш гражданский, отцовский и дедовский долг — напоминать людям об этом! Ведь они только ростом маленькие, потомчики-то наши! Они растут так быстро, что мы иногда не успеваем воспитать их! Ведь какое это великое горе, когда из сына или внука, дочери или внучки вырастает обормот или обормотка! И чтобы этого не случалось, жизни жалеть не надо!

В это время из лаборатории доставили требуемую дозу составной части эликсира грандиозус наоборотус, прибывшие врачи долго обследовали Лапу и вынесли решение: нормальный, но не по годам развитый мальчик.

После ухода врачей Илларион Венедиктович выпил дозу эликсира, спросил:

— А поесть мне можно?

— Ешь и пей сколько хочешь, — разрешил Иван Варфоломеевич. — Часа через два примешь ещё дозу… До этого времени я побуду с тобой. Всё равно Серёженьки нет дома. Ну, и придётся доложить куда следует. Об этом мы попросим Гордеюшку. Я слишком взволнован. Рома, расставляй шахматы.

Теперь нам с вами, уважаемые читатели, надо спешить в квартиру-универмаг почти со всеми отделами бывшего собачьего гипнотизёра по фамилии Шпунт, он же Эдик, он же агент иностранной разведки по кличке Суслик.

Там, если вы помните, Григорий Григорьевич взялся своим кастрюльным методом излечить малюсенькую собачку, злобную, как взрослый тигр-людоед, и увидел, что за оконной портьерой стоит человек в зеркальных очках и с ножом в руке.

Как ветеран войны и милицейской службы, Григорий Григорьевич приказал себе действовать хладнокровно и выполнить свой долг до конца. Он, конечно, понимал, что человек за портьерой — крупный, опасный и опытный преступник и задержать его вряд ли удастся. Значит, задача состоит в том, чтобы увидеть, запомнить лицо преступника и заявить о нем.

Держа в далеко вытянутой руке клетку с бесновавшейся в ней маленькой собачкой, злобной, как взрослый тигр-людоед, в кухню вошёл Суслик и поставил клетку на пол.

Собачка забесноваласьещё сильнее.

— Да, с НИМ придётся повозиться, — озабоченно проговорил Григорий Григорьевич, единственным своим глазом внимательно взглянув на человека в зеркальных очках и с ножом в руке.

— Это не он, а она, — жалобно промямлил Эдик, — по кличке Эммочка.

— Кастрюлю! — приказал Григорий Григорьевич. — И слушать все мои распоряжения! Повторяю и предупреждаю: с НИМ придётся повозиться!