Анастасия Дробина - Бриллианты для куклы

– Он будет, только потом. В университет свой поехал за какими-то книгами.

Пашку действительно приняли в университет, на второй курс факультета информатики, как и обещали. И сразу дали место в общежитии, но он пока не спешил съезжать от московских родственников. Во-первых, Игорь Петрович настаивал, чтобы внук погостил подольше. Во-вторых, Юлька заявила ему, что боится спать в доме, имея под матрацем уникальную бриллиантовую брошь, когда вокруг – сплошные бандиты и международные аферисты. В-третьих, Пашка и сам опасался оставлять сестру и ее друзей одних до окончания заварившейся странной истории. А она, история, кончаться пока вроде не собиралась.

После того как Пашка скачал секретную информацию из базы данных американской полиции, прошло два дня. Все эти дни Полундра и компания думали так, что трещали мозги, анализировали возможные варианты, предлагали головокружительные версии, но… никакого подтверждения версии и варианты не находили. Во дворе больше не появлялись ни дама пик, ни дама червей, мелькать в гостинице ребятам было опасно и незачем, а Пашка загадочно молчал. Хотя, скорее всего, он действительно был занят своим университетом.

Через неделю-другую Юлькин кузен переедет в общежитие, и она, Белка, больше его не увидит… Никогда… Подумав так, Белка почувствовала, что глаза становятся горячими. И тут же по щекам поползла специальная концертная тушь, которую Соня с таким трудом наносила на Белкины ресницы перед концертом. И это за десять минут до выхода! Господи, все сегодня не так! Белка одним махом хлопнула стакан отвратительной теплой минеральной воды, стоящий на столе, чихнула, сплюнула и кинулась к зеркалу восстанавливать грим. Кое-как стерев черные потеки, она с тоской уставилась на подлый прыщ, заметный даже под толстым слоем тонального крема. И неожиданно ей пришла в голову опасная мысль.

Оглянувшись для чего-то на дверь, Белка запустила руку в свою сумочку, висящую на спинке стула, и осторожно достала диадему. Подойдя с ней к зеркалу, аккуратно пристроила украшение на голову. Диадема была Белке великовата, но тонкий золотой обруч был почти незаметен в волосах, а самое главное – свешивающаяся на лоб изумрудная капля идеально прикрывала прыщ. Его попросту не было видно за фамильным изумрудом семьи Мражинских! Пока Белка стояла перед зеркалом и размышляла, прилично ли носить без спросу чужие украшения (Натэлка бы точно сказала – неприлично, еще бы и бабушку процитировала!), громко хлопнула дверь.

– Бэлла! Боже мой! Ну, девочка моя, ну твой же выход, посмотри на часы! – Соня ворвалась как ураган, схватила сестру за руку и повлекла за собой по коридору к кулисам. – Что только у тебя в голове, уму непостижимо! Ты успела проиграть все еще раз, медленно, по нотам, как я просила? Впрочем, уже все, тебе пора на сцену. Полный зал народу! Главное – не нервничай! Сядь и спокойно играй! А что за штучку ты на себя повесила? У Юли одолжила? Миленько, оставь… Ну, все-все, с богом, детка! Я с тобой! Слышишь – тебя объявляют…

Оглушенная Белка услышала лишь конец собственной фамилии и, едва успев придать лицу торжественное выражение, вышла на сияющую сцену. Грянули аплодисменты, Белка встала у рояля, поклонилась в зал, не различая лиц, села, медленно подняла руки и опустила их на клавиатуру. Зал затих, и в полной тишине по нему понеслась мелодия Шопена.

Впоследствии Белка уверяла, что не может вспомнить абсолютно ничего из тех пяти минут, которым предшествовало столько часов репетиций, мучений и нервотрепки за роялем. В голове стоял ровный гул, собственной игры она не слышала и видела лишь полированный край рояля и свои пальцы, бегающие по клавишам. Кстати, клавиш она не чувствовала тоже и пришла в себя, лишь взяв последний аккорд и замерев напоследок с опущенными на клавиатуру руками. Тишина – и взрыв аплодисментов. Белка встала, в последний момент вспомнила, что надо улыбнуться, поклонилась залу. Ого, кажется, цветы! И… кажется… Ой, мамочки! Мамочки! Ма-ма-а-а…

На сцену с огромной охапкой белых роз поднимался собственной персоной Пашка Полторецкий. Он был в костюме и даже при галстуке, улыбался, блестя зубами, и его синие глаза были, как никогда, близко. И улыбался он ей, Белке, ей одной. И нес ей розы.

– Браво, Белка! Ты просто молодец! – тихо сказал он, вручая полумертвой от наплыва чувств Белке букет и, как взрослой, целуя ей руку. – А тебе эта штучка на лбу идет!

У Белки пол поплыл под ногами, она покачнулась, удержалась за край инструмента и даже сумела улыбнуться в ответ. Зал гремел аплодисментами, которые не умолкли даже тогда, когда Белка на ватных ногах ушла со сцены, уступая место следующему артисту – худенькому парнишке с огромной виолончелью. Мыслей было две: какое счастье, что Пашка не увидел прыща, и – не упасть бы до гримерки в обморок от счастья.