Николай Поливин - Кит - рыба кусачая

Генка перечитал написанное и остался доволен.

— Молодцы, ребята, — похвалил он.

— Ты о ком? — поинтересовалась Нюська.

— Да о ребятах.

— О каких?

— А о тех, кто водит хоровод. Вон же они... Иночкина приложила маленькую ладошку к Генкиному лбу:

— Бредит. Объелся ухи...

Генка сконфуженно озирается, огненные парни и девушки еще продолжают свой пляс. Но почему-то никто, кроме него, этого не видит. Генке обидно и досадно за друзей. Ведь это же так здорово все, что он перечувствовал сейчас! Ему бы хотелось поделиться с друзьями своим богатством, но... он не сумел выразить той глубины поэзии, которая привиделась ему.

Из темноты вынырнул Петька. Он был чем-то немного испуган и в то же время горд. По-видимому, Петуху посчастливилось совершить какое-то открытие.

— Ну, что у тебя, выкладывай, — усмехнулся Колька, научившийся понимать своего двойника с полуслова. — Не клад ли отыскал? Тут ведь этакое не редкость. Старики сказывают, в наших краях Степан Тимофеевич Разин не один клад захоронил. Вот и на этом острове может статься...

— Не может быть! — подскочил Петька.

— Вот тебе и не может быть! Выкладывай «золотишко» — делить будем! — командовал Колька, играя плутовскими глазами.

— Петенька, подавай свою тайну, — замурлыкала Нюська Иночкина, — я страсть как обожаю всяческие секреты.

— Пещера! — объявил Петька. — Я нашел настоящую пещеру!...

— Что ж, утром обследуем. — Киту по душе горячность его друзей, их романтическая приподнятость, но... это у него уже где-то далеко позади. Жизнь после смерти отца возложила на его плечи тяжелую кладь забот. Он понимал настрой своих друзей, готов был поддерживать их во всех выдумках, но сам гореть их огнем он уже не мог. И Косте стало немного грустно. Но никто не заметил этого. А костер продолжал потрескивать, шаманить, настраивая молодежь на мечтательный лад.

— А что, на этом острове, наверное, немало происходило всяких сверхъестественных событий — произнесла Таня.

— Факт, — подтвердил Колька. — Послушайте, что мне об этом Атаманском острове мой дед рассказывал. — И Колька, как заправский, знающий себе цену рассказчик, сделал нарочитую паузу, а потом, когда раздались понукающие голоса заинтригованных слушателей, неторопливо повел свой рассказ.

— Атаманский или Колдовской остров с давних пор пользуется в народе не очень доброй славой. Не одна буйная головушка пыталась здесь отыскать разинские клады, да ничего из этого, кроме худа, не выходило. Пойдут на остров своими ногами, а с острова возвращаются на чужих руках. А то и вовсе пропадают. Был человек — и не стало человека. Будто в воздухе растворился или в камень-горюн обратился.

Колька ведет рассказ умело, где надо — паузу сделает, где требуется — тревожно вздохнет и глаза прикроет. Ведь вот вроде ничего страшного он еще не рассказал, а у слушателей уже мурашки по коже по-блошиному поскакивают, по-комариному покусывают. А может, это и впрямь комары-людоеды начинают разбойничать? Только ребята их не замечают, разве что веткой хлестнут по ногам или ладонью хлопнут по лицу... А Колька знай себе усмешливо да таинственно продолжает.

— Так вот, — рассказывает он, — было это давно, когда мой дед еще пешком под стол хаживал, а Китов дед — невесту привораживал. Жил да был в нашем селе в те времена песенник и плясун Аверкий Не-тронь-беда. Кроме песен да балалайки, у Аверкия ничегошеньки не было. Завалящую землянку и ту не сподобился завести. Да весельчак и без нее неплохо обходился. Придет в любой дом — ему рады: он и песню споет, и на балалайке удаль покажет. Тут хозяева лучший кусок ему отдадут да и чарку бражки поднести не забудут. Все рыбацкие сердца были открыты Аверкию настежь. Все... кроме одного. В единственный дом не мог проникнуть парень-весельчак, в дом богатея Ануфрия Чуралова. Все двери, все калитки чураловских хоромин всегда на запоре держались, а возле запоров — злые псы зубы скалят, словно предупреждают: «Хочешь живым остаться, обходи этот двор стороной!» Все селяне, почитай, так и делали. Все, кроме Аверкия. Не-тронь-беда не то что дня — часа провести не мог без того, чтобы под чураловскими окнами не прогуляться. Прижмет балалаечку-говорушечку к широкой груди, ударит по струнам и запоет: