Дмитрий Щеглов - Праздник обжоры

Тот с удивлением смотрел на чужую вещь, набитую документами, и, поковырявшись в ней, облегченно вздохнул:

— Мне теперь ясно, кто за нами гнался, мне еще вторая машина показалось знакомой, я подумал, не мой ли знакомый Бачок из банка летит за нами, только не стал посреди леса тормозить, струхнул, честно говоря. Это документы его приятеля, — объяснял он Даниле происшествие на дороге, — а вот что нужно было бойцам из «десятки», не пойму.

Я выставил все пять упаковок по пять тортов в ряд. Иди, Хват, угадай, которая твоя. Колька завистливым взглядом смотрел на такую роскошь. Мне понятны были его мысли. Что бы мы ни затеяли, все у нас получалось. Вчера, как он считал, мы обслужили, или обули, двадцать восемь клиентов, сегодня уехали за тортами в Москву и вернулись, как короли, на джипе Хвата. А они с Фитилем целый день бодаются с ненормальным зеленым. Я уже собрался отвязать один торт и отдать его Насте со словами: «Держи, твой, как обещали», — когда она не выдержала и первая ляпнула:

— А где мой торт?

У Данилы, как у цепного пса — на незваного гостя, сработал рефлекс.

— А ты больше ничего не хочешь? — Он тут же моментально пожалел о сказанном, но слово-то не воробей, вылетело — не поймаешь.

«Дундук!» — Я смотрел на него осуждающими глазами. Данила понял свою ошибку и замолчал. Настя напряженно искала выход.

— Не взяли меня в Москву. Нагулялись, так еще и подарка не привезли. Ладно, я запомню это вам, мальчики.

После этих ее слов я подошел к крайней левой упаковке, где сверху лежал в коробке чудодейственный аппарат умельца с Урала, и развязал ее. Глаза собравшихся на берегу обратились ко мне. Я снял на мгновение крышку с коробки и тут же вновь закрыл ее. Никто не успел разглядеть, что в коробке. Наблюдавшие мой фокус могли только увидеть коричневую поверхность и принять ее за шоколадную, что мне и нужно было. Умелец с Урала покрасил свой аппарат в расхожий темно-коричневый цвет. Угодил, что называется. Хват, удовлетворенный увиденным, спокойно отвернулся. А Данила взял коробку и грубо сунул Насте в руки:

— Подавись.

Оскорбленная для виду Настя, не выпуская торта из рук, покинула наше сборище.

— Рыцари называется, мороженым сроду не угостят, выпрашивай каждый раз у них, — отойдя на приличное расстояние, она все-таки лягнула Данилу, задев заодно и меня.

Даже Колька после ее слов с осуждением посмотрел на Данилу.

А Хват, сняв туфли и разминая пальцы ног, издевался над Фитилем:

— Значит, ты изображаешь из себя большого босса?

— А что? — Наглости Фитилю было не занимать.

Колька, несущий ведро с водой и краем уха слушающий разговор, благодарно шмыгнул носом. Хват уселся поудобнее в кресле:

— Ничего. Вот послушай, пока твой друг будет мыть машину, историю из моей ранней юности. — Хват ненадолго замолчал, высматривая что-то в спокойно текущей воде, и продолжил: — Когда я закончил институт, меня распределили в управление торговли во Владимир и назначили экономистом. А я хотел быть большим начальником, мечтал, рвался просто. Что я только ни предпринимал, ни делал, ничего не получалось, пока один старый директор продуктового магазина не надоумил меня, как выбиться в люди и кому дать на лапу. Все, что положено, отвез в Москву, в главк, нужному человеку. Через неделю из Москвы во Владимир, в управление, пришел приказ о выделении дополнительной единицы директора обувной мастерской и назначении меня на эту должность с соответствующим окладом. Меня вызвал начальник управления и восхищенно покачал головой:

— Ну, ты и хват!

Мы с Данилой переглянулись. Узнать бы еще и происхождение второй половины прозвища Хват-Барыга. А он продолжал рассказывать дальше:

— Как положено, на радостях я закатил сабантуй, а утром вышел на работу, на Центральный проспект, дом номер восемь. Моя обувная мастерская была обычной будкой, чуть больше телефонной, в которой сидел пожилой армянин и набивал набойки. Мне, директору, и присесть было некуда. Что делать, я пошел купил газету, так с нею и простоял весь день рядом с будкой. До сих пор я помню наизусть, что в той газете было написано. Но даже я, назначенный официально приказом, принести кресло и поставить рядом с работающим сапожником, убей меня, Фитиль, не догадался, совесть не позволила.

Хват насмешливо посмотрел на Фитиля и замолчал, посчитав рассказанную нравоучительную притчу законченной.

— И руки, наверно, не распускали? — послышался из салона приглушенный Колькин голос.