— Ага! — вдруг воскликнула Наташа почти в полный голос. — Так и есть. Он попался!
В это самое время в пятнадцатом доме по Брынскому проспекту, в квартире № 36 Юра Красицкий в своей комнате играл на скрипке, стоя перед окном.
Чтобы не разбудить спящих в другой комнате, он надел на струны такой специальный трёхзубый глушитель под названием «сурдинка», и скрипка звучала как из-под подушки, глухо и тревожно.

В доме спали. Родители, намучившись за день с неугомонными младенцами Дарьей и Владимиром, спали без снов, а младенцы Дарья и Владимир сны видели, но пересказать сны младенцев, как известно, на человеческом языке совершенно невозможно. Даже мысли тополя и те как-то можно рассказать или нарисовать, а эти сны можно только сыграть под сурдинку на скрипке, но лишь случайно, если повезёт.
Кот Роберт тоже спал в комнате у Юры на специальном коврике и видел во сне птичек. Это был очень приятный сон: птички напевали разные замечательные мелодии и доверчиво приближались всё ближе и ближе к затаившемуся в кустах Роберту. И Роберт улыбался им во сне.
Вообще-то особой необходимости играть на скрипке этим довольно уже поздним вечером 25 августа не было. Но Юра всё-таки играл произведение композитора Н. Шушмарёва «Соловушка», давно уже затверженное наизусть и не требующее особых усилий. Скрипка помогала ему сосредоточиться.
На письменном столе у Юры горела лампа с зелёным абажуром. В круге её света внимательный наблюдатель мог бы обнаружить наполовину съеденное яблоко, блокнот, пятикратную лупу в чёрной пластмассовой оправе, пустую пробирку из набора «Юный химик» с надписью «Красная кровяная соль» на наклейке и четыре карандаша (простой, красно-синий, химический и ещё один простой).
О чём думал Юра Красицкий, наверняка сказать нельзя. Но в какой-то момент он резко прервал игру (Роберт обиженно вздрогнул во сне), отложил в сторону скрипку и смычок, взъерошил решительным жестом волосы, поправил на носу очки, подошёл к столу, взял простой карандаш, поглядел на него, положил простой карандаш назад, взял красно-синий карандаш, открыл блокнот и на первой чистой странице написал синим:
«Он попался!» — подумал, улыбнулся сдержанно, подчеркнул написанное красным, положил на стол красно-синий карандаш, откусил от яблока немного, выключил лампу, завёл будильник и вышел из комнаты.
За окном залаяли какие-то ничьи собаки, но этого никто не услышал.
В это же самое время в квартире № 106 Таня Петрушкина спала и отчётливо видела во сне всё, что она загадала увидеть во сне, когда ложилась спать.
На наволочке её подушки были нарисованы синие петухи. В окно глядела голубоватая звезда — Венера. Ёкал рядом на столике-тумбочке будильник «Дружба» со слоником, светился таинственно-зелёными фосфорными цифрами. Возле будильника тикали беззвучно часики «Заря». За стеной кто-то стучал на пишущей машинке.
Таня заворочалась во сне и вскрикнула что-то. Кажется, «он попался!».
Шпион, озираясь, приблизился к условленному месту. Светила луна, вокруг не было ни души, но он не торопился. Что-то смущало его в этой тишине, в этой безмятежной августовской непоздней ночи.
Какая-то тревожная нота слышалась в воздухе — как из-под подушки, издалека. «Нервишки пошаливают», — подумал он. Он привык думать о себе словами Хозяина, который любил это выражение.
Шпион остановился и наморщил лоб. Конечно, знак следовало оставить, но что-то смущало его, что-то смущало. Он даже понял, наконец, что именно: запах. Пахло не так, как обычно. Плохо пахло, скверно, непривычно. Это был запах опасности, запах затаившегося врага.
Шпион резко развернулся и опрометью кинулся прочь, слыша за спиной то, что так опасался услышать — топот погони.
Интуиция опять не подвела его, но на этот раз он был на волоске от беды. Если бы не подвернувшийся на остановке перед мостом трамвай, в который он успел вскочить в последний момент, перепугав двух подгулявших пассажиров, он бы не оторвался.
Шпион в очередной раз вспомнил слова Хозяина: «Думай носом, старик».
26 августа 1974 года началось для наших героев очень рано, так рано, что ещё непонятно было толком, будет ли день ясным или пасмурным.
Так рано, что шуршали ещё мётлы дворников по асфальту, трамваи громыхали от самого моста, и ни одно окно не горело в домах № 17 и № 11 по Брынскому проспекту.
Читать дальше