Роман Лейбов - Разделить на сто

с бабушкой Стасика Тамарой Львовной и лысым пенсионером Приставаловым,

с бравым лейтенантом Кукушкиным,

с удивительной лягушкой и чудесными кузнечиками,

с инженером Константином Михайловичем Сперанским и с Кларой Борисовной Минич,

с трудолюбивой Настасьей Филипповной Козловой,

с усталым участковым Галлиулиным,

с бойким эрдельтерьером Максом,

со строгим, но справедливым контролёром бароном Врангелем,

с бородатым Славой из Юрятина и с прекрасной Еленой, которым сейчас не было дела ни до кого,

с маленьким человеком Николаем Матвеевичем Гузем, неутомимо изучающим в своей квартире план Бабаевых пещер,

с Гамлетом Вахтанговичем Гогоберидзе и с Петром Петровичем Петуховым, засидевшимся на работе до вечера,

с уснувшим уже пенсионером Фомой Кузьмичом Бобровым,

с легкомысленной Марианной Александровной Гавазой,

и с всплывшим непонятно для какой надобности в эту самую минуту на поверхность знаменитым брюквинским сомом,

и с почти неизвестными нам генералом Бодрищевым, надёжным речным человеком Гавриленко, третьеклассником Матвеевым, лирическим баритоном Михайловым, Горбуновой Ниной Васильевной и актёром Макаренко,

и с Ваней Васильевым, младенцем,

и с помогавшим ему не так давно явиться на свет доктором Н. Н. Кащеевым, который упоминается в нашей истории в последний раз.

И со всеми вами, дорогие читатели.

Световой призрак Сергея Сергеевича, тая за спиной у прощающихся с нами героев, сказал:

— Пожалуйста, ещё к Ромашкину, в пункт у сорокового гастронома пойдите и передайте привет. Люди должны помогать друг другу.

И растаял уже окончательно.

Шпион, привычно озираясь, подошёл к маленькому деревянному дому, расположенному на окраине городского парка. В окнах первого этажа горел свет: знакомые бледно-синие занавески, как и следовало, были полузадёрнуты… Шпион подал условный знак, выждал положенное время и знак условный повторил. Конечно, он не усидел дома и сегодня. Но сегодня он никого не подвёл.

—… с Хлебниковым этим вашим — нет. С ним я близко не был знаком. Видел его несколько раз тогда, в восемнадцатом или девятнадцатом. Портянки учил его наматывать, да. Он же был сугубо такой штатский человек, немного даже, извиняюсь, идиот, хотя и гений, конечно. Всё из рук валилось у него. Девушки… О! Шпион явился! — сказал глубокий, но бодрый старик Исай Меламед своему гостю, молодому учёному человеку из столицы Володе Воронину, и открыл дверь.

Исай Григорьевич был когда-то поэтом и художником, воевал, числился футуристом и дружил с Бурлюками, жил в столицах, снимался в кино, всех видел, всех знал, всюду бывал: и в очень отдалённых местах и в не очень отдалённых. Теперь вот одиноко живёт в Брюквине, вспоминая иногда, по просьбе приезжих, давние годы. Конечно, многое в его памяти уже путается, а кое-что он нарочно присочиняет для красоты, да и приезжие учёные люди, записывающие рассказы Исая Григорьевича, тоже от себя путаницы и красоты добавляют. Но ведь так обычно бывает, когда пишут или рассказывают любые истории. Так что их всегда желательно, как говорится, разделить на сто.

И эта история, кстати, которая сейчас закончится, — не исключение. Вы и её, пожалуйста, тоже разделите на сто для верности.

— Такой у нас, молодой человек, нрав, всюду нам надо нос свой сунуть, настоящие мы шпионы, да? Да?.. На днях, соседка рассказала, целый трамвай с живыми пассажирами остановил, диверсант… Дыню на рынке стибрил вчера, шума было тоже… Еле отбоярился от продавцов. Он их, представляете, Володя, прямо сюда привёл. И дыню принёс: ломоть, на пробу. С прилавка утащил. Ну заходи, заходи, бродяга, не стой в дверях, — ласково сказал Меламед, — нашпионился сегодня, чёрт свинячий?

Шпион в знак согласия протяжно зевнул, мигнул левым глазом, улыбнулся, почесал ногой за ухом и дробно застучал грязноватым рыжим хвостом по неровному дощатому полу.