Тамара Чинарева: Гусиное перо

Но свиньи, завидев, что к магазину едет милицейский мотоцикл, из лужи вылезли и почтительно посмотрели вслед.

В магазине стояли женщины за ситцем. Коричневыми и оранжевыми огурцами. Продавщица Люська Авдеева наматывала ситец на деревянный метр, тюк проворно скакал по прилавку. Женщины в очереди старались ситец руками потрогать. Люська сердилась.

Люська Авдеева — грубая и невыдержанная. За это ее и оставили работать в старом магазине. В новый, каменный, не перевели. В старом магазине пахнет пылью и калошами. Зимой печка-голландка дымит. Летом свиньи под окнами хрюкают. От этого у Люськи еще больше характер испортился.

Но все равно Матвей Фомич с продавщицей уважительно поздоровался, как и со всей очередью. А Люська ничего не ответила. Только накрашенные ресницы вверх взлетели, и опять тюк по прилавку поскакал, как телега по кочкам.

Матвей Фомич руку в нагрудный карман опустил, где расческа лежала в папиросную бумагу завернутая. Бумажка зашелестела, очередь заволновалась. Все подумали, что милиционер будет ситец без очереди брать. Да еще купит целый тюк! Иначе зачем он на мотоцикле ехал?

— Позвольте, Людмила Трофимовна, вас спросить… — обратился Пантюшкин к Люське. — Давно ли завозили к вам этот товар?

И протянул на ладони расческу.

— А чего мне вспоминать? — дернула плечом Люська. — В январе упаковку получила…

Бабы ахнули, услышав, как грамотно отвечает Люська.

Понимая, что милиционер спрашивает не из праздного любопытства, а дело пахнет преступлением, очередь рты раскрыла, стараясь не пропустить ни одной подробности. А тетка Тося Килимаева, которая не поспела к началу разговора, подумала, что милиционер Люську арестовывать будет. Ей и самой поглядеть хотелось, и сваху пригласить. Сваха тетку Тосю обшивала, а денег не брала. Носила тетка Тося платья и не знала, как сваху отблагодарить. А тут такой случай!

— Так кто же эти расчески купил? — у Пантюшкина от волнения дыхание перехватило. — Хорошо бы вспомнить лиц мужского пола…

Но в этот самый момент прямо под руку просунулась макушка Димы Желтоножкина.

— Тетенька, цветную пленку не завозили? — спросила макушка.

И грубиянка Люська вдруг разулыбалась так широко, что во рту ее замерцал золотой зуб.

— Нет, миленький, не завозили… Хотя пообещали на базе. Может, пока черно-белая подойдет?

Люська, подставив табуретку, полезла на самую верхнюю полку, где между шляпами и аккордеоном лежала коробочка с пленкой. Всем своим видом она показывала Пантюшкину: «А вы слушайте больше, что я грубая и сердитая. Я очень даже отзывчивый человек».

Пантюшкин нервно двинул острым кадыком.

— Мальчик, зайди в другой раз!

Тут и очередь зашумела, дружно милиционера поддерживая.

— Что за дети! Ну, всюду норовят вперед взрослых!

Димка отошел от прилавка, а тут из-за его спины выглянул другой мальчик — Никита Рысаков.

— Извините, а у вас нет шнурков к кедам? Белого цвета?

Мальчишки, будто сговорившись, мешали вести следствие.

Очередь не могла этого вынести и оттеснила мальчишек от прилавка, чтобы милиционер смог повторить свой вопрос:

— Так кто же все-таки купил расчески?

— Можно подумать, что мужики сами себе расчески покупают… — кто-то обиженно заметил у него за спиной. — Жена не купит, будет нечесанный ходить…

— Откуда мне помнить про такую мелочь? — сверкнула драгоценным зубом Люська. — Зимой завезли — никто не брал. А весной, как шапки сняли, так и раскупили все…

Очередь в магазине увеличилась втрое. И народ все прибывал. Тетка Тося сваху привела и еще пару хороших людей. Всем интересно, как продавщицу арестовывать будут.

— Людмила Трофимовна… — Пантюшкин наклонился к самому прилавку и голос его стал тихим. — А Бабулич расческу не покупал? Который истопником в школе работает…

Вот этот вопрос смутил Люську. Прямо зарделась она. И сумел бы Матвей Фомич склонить ее к честному ответу, не будь вокруг столько, народу.

— У меня каждый день миллион покупателей проходит и каждый что-нибудь покупает… — отрезала Люська и Пантюшкин начал проталкиваться к выходу.

Первым человеком, который пришел по объявлению к Пантюшкину, была Капа Рыкова, тестомес с пекарни. Она вошла шумно, села на стул, налила из графина воды в стакан и, поставив перед собой, сказала:

— Вот! Считаю своим гражданским долгом…

— Ну, что?! — торопил Пантюшкин, догадываясь, о чем пойдет речь.