Тамара Чинарева: «Робингуды»

Завтра день необыкновенный. Света Пихаева ждет его сильнее первого сентября.

Завтра она идет в школу убивать свою одноклассницу Марьяну Шляпникову. Она представляет, как упадет Марьяна посреди школьного коридора и звякнут ее золотые сережки.

Марьяна Шляпникова — первая модница в пятом классе. Она первой стала носить золотые сережки, стрижку «каре», точно такую же, как у учительницы английского языка. Даже черный фартук у нее необыкновенный — с замочками и фирменными пуговицами. Никому за ней не угнаться. Так вот завтра эта самая неприступная Марьяна Шляпникова будет горько плакать, как самая обыкновенная девчонка, потому что сапоги «робингуды» купили не ей, а Свете Пихаевой.

— Ах, что это за сапоги? Чудо-сапоги! Из мягкой кожи бордового цвета. На золотой подошве, с маленькими пряжечками по бокам. Они пахнут не как пахнет новая обувь — картонной коробкой и сапожным кремом. «Робингуды» пахнут дальними странами, где по мостовым еще ездят конные экипажи, нарядные дамы носят шляпки с вуалью, а по утрам пьют кокосовое молоко.

Эти сапоги привезла мама. Они стоят на письменном столе и тоже с нетерпением ждут завтра.

Наконец-то семья Пихаевых поужинала. Наконец-то за окнами стемнело и включили свет. Наконец-то майор Томин в детективе по телевизору поймал преступника, который украл чужие драгоценности.

Света Пихаева пожелала родителям спокойной ночи, прижалась щекой к прохладной коже и легла спать.

Утром она вскочила по звонку будильника и сразу помчалась к письменному столу. Вдруг приснилось… Сапог на столе не было. Там лежали раскрытый учебник ботаники и три конфетных бумажки…

— Мам! — крикнула Света так громко, что бумажки зашевелились.

Испуганная мама примчалась на кухни прямо с горячей сковородкой, на которой продолжала жариться яичница.

— Тут стояли… мои сапоги…

— Ух… — с облегчением выдохнула мама. — Я думала, по меньшей мере, пожар… С каких пор сапоги ставят на стол, как букет георгинов? Я убрала их в шкаф!

Света достала из шкафа сапоги. Она обула их и почувствовала себя так, как чувствовала Золушка, когда добрая фея подарила ей золотую карету и хрустальные башмачки. Вроде и ростом Света стала выше, хотя подошва у сапог тоненькая, не толще сантиметра. Вроде и глаза у нее теперь не серые, как осеннее хмурое небо, а ярко-синие. И косичка не в палец толщиной, а пушистая и длинная, как у русских красавиц.

Сапоги таинственно поскрипывали и, кажется, стеснялись старого клетчатого пальто и портфеля с ручкой, обмотанной синей изолентой.

По улице Света вышагивала, как балерина, ступая на носок. Она казалась себе легкой, почти невесомой. Она была готова взлететь от первого дуновения ветра.

Удивительно, как прохожие не падали, глядя на Светины сапоги. Они попросту на них не смотрели. Они смотрели на небо, на почки тополей, из которых проклевывались новенькие зеленые листочки. Прохожие делали вид, что в это утро их больше всего интересует весна. Это потому, что они не знали, что «робингуды» на золотой подошве — последнее слово моды. Мода только произнесла слово и не успела закрыть рот, как Свете Пихаевой купили эти сапоги.

В школьных дверях возник непредвиденный конфликт. Дежурный потребовал сменную обувь.

— Они же новые… Только вчера купили, когда они успели испачкаться? — втолковывала Света неприступному семикласснику. — Это же «робингуды»…

— Мне хоть скороходы, хоть с ботфортами… — упирался дежурный. — Приказ директора — носить сменную обувь.

Света торчала у дверей, усыпляя бдительность дежурного. Она пересказывала в лицах вчерашний детектив, в точности передавая жесты майора Томина. Наконец-то дежурный ушел в комнату потерянных вещей. Какой-то второклассник потерял спортивную форму. Света прошмыгнула в раздевалку. Она радостно сбросила старое пальто и помчалась вверх по лестнице. Удары сердца звучали тревожно, как часы, которые отсчитывали последние секунды перед дуэлью.

В кабинет ботаники дверь была закрыта. Портфели, сброшенные в кучу, лежали у стены в коридоре. Весь класс был в сборе.

Света пошла медленно-медленно, как цирковая артистка по канату. При этом она не сводила глаз с Марьяны Шляпниковой. Но Марьяне было не до нее.