Дальше стихи забылись, но зато Матвей Фомич вспомнил, что написал их Александр Сергеевич Пушкин.
Пантюшкин поднял глаза и увидел, как на крыльцо поднимается его жена Клариса. На фоне высоких пушкинских строк она выглядела прозаически. Голова обвязана платком, в руках старое ведро.
Пантюшкин открыл калитку и ступил во двор. По двору от легкого ветра кружились белые перья. Одно из них было испачкано фиолетовыми чернилами. Перо взлетело и прилепилось к штанине форменных брюк.
Пантюшкина пронзила страшная догадка:
«Пушкин… Александр Сергеевич писал стихи гусиными перьями, и это письмо Клаве Желтоножкиной написано не иначе, как гусиным пером! Уж не Клариса ли написала его… В отместку за то, что Желтоножкина не взяла телевизор «Рекорд». Ведь Клариса знала, что пострадавшая грозилась пожаловаться в Москву! Все, хватит!»
Матвей Фомич взлетел на крыльцо, распахнул дверь, вбежал в комнату, не сняв пыльных ботинок. Клариса не испугалась его грозного вида, она склонилась над ведром и напевала грустную песню про молодого коногона.
— Сколько раз я просил тебя не вмешиваться в мои дела! — рявкнул Пантюшкин.
Клариса подняла на мужа недоуменный взгляд и пожала плечами. Пантюшкин поднял в воздух чернильное перо.
— Что это?
— Гусиное перо… — сказала Клариса.
— А что оно делало в нашем дворе?
— Валялось… Я там щипала гуся. Ты, конечно, не помнишь, — голос Кларисы становился все тоньше и переходил в жалобный плач. — Ты, конечно, забыл, что завтра исполняется пятнадцать лет со дня нашей свадьбы… Я думала, что это праздник, и решила зажарить гуся с яблоками…
— А почему перо в чернилах? — голос Пантюшкина упал.
— Потому что гусь меченый… — Клариса заплакала навзрыд.
Пантюшкину смертельно захотелось курить. Стихи улетели из головы, как хрупкие птицы ласточки. Он машинально хлопнул себя по карманам, не нашел сигарет и повернул к магазину за куревом. По дороге его кто-то окликнул. Обернувшись, он даже не сразу понял, что это продавщица Люська Авдеева. А когда понял, то мелькнула неприятная догадка — неужто магазин ограбили? Прическа у Люськи растрепалась и сережки качались от быстрого бега.
— Ну? — нетерпеливо спросил Пантюшкин.
— Это я Бабуличу расческу на день Красной Армии подарила… — виновато созналась Люська. — Он на мне жениться обещал. Я не заметила, что он лысый. Когда мы с ним зимой встречались, он ходил в шляпе «пирожок». Мы и поссорились из-за этой расчески. Он думал, что я на лысину намекаю…
Пантюшкин передумал идти за папиросами. К тому же три года уж как он избавился от этой вредной привычки. Так чего ж без повода давать себе слабину?
Большими шагами направился он к дому Бабулича, обдумывая первую фразу, которую он произнесет.
«Ну, что — умнее всех оказаться хотели? Думали, лысиной прикрыться? Не вышло!» или «Возьмите подарок вашей бывшей невесты…» — пять слов, и Бабулич сражен.
На заборе у Бабулича сушились старые огромные валенки. Пантюшкин внимательно посмотрел на них и увидел, что подшиты они не старым войлоком, как у всех в Гусихе, а подклеены резиной автомобильной шины. Матвей Фомич вспомнил белые следы на крыльце Клавы Желтоножкиной, которые смыло рассолом, глаза маленького плута Димки, и почти все стало Пантюшкину ясно.
Он повернул домой, складывая в голове речь, которую он скажет Бабуличу завтра.
По пути Матвей Фомич нарвал полевых ромашек на обочине дороги. Для Кларисы. Все-таки пятнадцать лет вместе прожили. Милиционеровой женой быть не просто. И человек она неплохой, душой за него болеет. А то, что в приметы верит, — недостатки у всех людей есть.
Преступник в старых подшитых валенках шел по спящему поселку. Он катил перед собой угольную тачку, в ней лежал громоздкий предмет, укрытый старым пиджаком. На некотором расстоянии за ним крался человек, словно тень. Он жался к забору, вздрагивая от тявканья собак.
Возле дома Клавы Желтоножкиной двое — высокий и низкий — поравнялись. Один из них ткнулся в калитку, она распахнулась, скрипнув ржавыми петлями. Высокий вынул из тачки поклажу и, стараясь ступать бесшумно, зашагал к дому.
— Ух-ух-ух… — простонал филином тот, что пониже. Напугал кур на насесте и сказал тихо:
— Осторожно, опять упадет…
— Это только у таких разинь, как вы, все падает… — сердито ответил высокий.
Сенная дверь распахнулась от одного взгляда высокого. Секунду ночные пришельцы постояли, прислушиваясь к тишине, которую нарушал лишь ход часов да храп дедушки Вани. Никто не мешал им в этот ночной час.
Читать дальше