Тамара Чинарева: Гусиное перо

— Чего? — чудное слово бабу Клаву и вовсе с толку сбило.

Она на соседку поглядела, а та говорит:

— У тебя, и правда, кошки нет, как ты ее могла увидать?

Баба Клава задумалась и во всех подробностях то страшное утро вспомнила. Как она сказала Мурке: «Брысь, блудня» и та направилась под буфет. Как под буфет залезла кошка, баба Клава видала, а как вылезла…

— Димка! — приказала она. — Ну-ка, загляни под буфет! У меня туда клубок давеча укатился…

Димка лег на живот и заглянул в темноту. Достал луковицу, облепленную паутиной.

— И все? — тревожно спросила баба Клава.

— Все…

— Ладно! — она решительно поднялась с табуретки. — Наведаюсь в милицию. Погляжу, как дела у Моти. А ты почему, Димка, про следы молчал, когда милиционер по избе ходил? Задним числом все умные…

Таких неудач милиционер Пантюшкин не терпел ни разу в жизни. Версии отпадали одна за другой, пострадавшая Клава Желтоножкина каждый день наведывалась в милицию и грозилась пожаловаться в Москву. К тому же происходили фантастические вещи. Пантюшкину постоянно кто-то мешал. Вчера он вытащил из выхлопной трубы клок сена, а сегодня — чуть не упал с крыльца. Сунул ноги в ботинки, а ботинки оказались к полу прибитыми. Пришлось гвоздодером отковыривать.

— К нам никто не приходил, пока я спал? — грозно спросил он Кларису.

— Никто… — пожала плечами Клариса. — Только Клавин внук с каким-то пареньком. Старую радиолу спрашивали. Все какое-то старье собирают. Недавно я им старый приемник с подловки отдала.

Совершенно ясно, что кто-то чинит Пантюшкину препятствия. И потерпевшая хороша — внука на разведку засылает, не иначе…

Клариса видела, что Пантюшкин ходит, как в воду опущенный. Осторожно тронула его за плечо и спросила:

— Моть, а не отдать ли тете Клаве наш телевизор? Мы себе другой купим — цветной… По цветному, знаешь, как хорошо футбол смотреть — сразу видно, где чья команда. Дешевле уж новый купить, чем терпеть такое…

Матвей Фомич оживился. Может, и правда отдать? Закроется дело по краже и примется он за работу с новым настроением.

— А тебе не жалко?

— Мне тебя, Мотя, жалко… — прослезилась Клариса. — Таешь, как кусочек сахару в чае, прямо на глазах…

И Клариса свой «Рекорд» тряпкой вытерла.

Погрузил Матвей Фомич свой телевизор в люльку мотоцикла, брезентом укрыл и поехал медленно, чтоб не тряхнуть на кочке.

Клава Желтоножкина милицейский мотоцикл из окошка увидела, ко двору выскочила и кричит:

— Мотя, яблочек ты мой садовый! Неужели жулика настиг?!

Пантюшкин молча с мотоцикла слез, брезент откинул. Клава телевизор увидала и заголосила еще пуще:

— Что же ты, Ванюшка, в сарае копаешься? Телевизор вернулся, будем в избу заносить!

А уж как Пантюшкин доволен, что бабе Клаве угодил. Уж как рад, что поставит его сейчас на тумбочку, и дело с концом. Но баба Клава в люльку заглянула и, сделав губы сковородником, говорит:

— Мо-тя… Этот не наш. Этот у кого-то другого украли!

— Это мой… — заулыбался Пантюшкин. — Я вам его подарю. Тут экран больше, изображение крупнее. Скучно вам без телевизора. На пенсии это первое развлечение… Берите!

Клава Желтоножкина как зашумит на всю улицу Поперечную:

— Мы не бедные! Нам чужого не надо! И точно такой, как мой, тоже не возьму. Мне мой надо! Тот, что на тумбочке стоял. Он не работает три года, но я его даже на кино с буфетом не променяю! Надо тебя, Мотенька, пропесочить! Не умеешь ты жуликов ловить. В Москву пожалуюсь!

И Клава калиткой хлопнула. Пантюшкин, жутко расстроенный, на сиденье рухнул и мотоцикл завелся — ни с того ни с сего. Только хотел Матвей Фомич с места тронуться, как увидел, что ему наперерез идет черная кошка и несет во рту куриную шею. Он вспомнил Кларису и решил подождать, пока прежде него кто-нибудь пройдет. Когда неприятности полосой, поневоле начнешь бояться черных кошек.

Из переулка вывернулся хромой человек. Одна нога в ботинке, другая — в белых бинтах. На тихой скорости поехал Пантюшкин за хромым и узнал в нем стрелочника Рыкова, мужа тестомеса Капы.

«Не он ли следит за мной? — подумал Пантюшкин. — Не он ли выхлопную трубу сеном заткнул и прибил к крыльцу ботинки?»

Показалась странным Пантюшкину и то, что первой и единственной пришла по объявлению жена хромого Капа. Как возмущалась, как рассказывала про бедного дяденьку Васяньку, воду на столе разлила, кулаками стучала… Не отводила ли она таким образом подозрения от собственного мужа?