Константин Шишкан - Спасенное имя

— Кто связной? — кричит офицер Теодору.

Теодор молчит.

— Ну? — офицер тычет пальцем в грудь Самсона. — Ты!

Хамурару молчит.

— Где явка?

Партизаны молчат.

— Гринюк!

Дверь открывается.

— Чего прикажете?

Он кладет квадратики жести в шкатулку, протягивает ее офицеру:

— Готово.

Тот прячет шкатулку в карман:

— Талисман, да? — и подмигивает художнику.

Теодор отводит глаза.

— Гринюк! — Офицер подает ему плеть. — Работайт, — и кивает в сторону пленных…

…Снова берег Днестра. Пахнет свежей водой, рогозом, светятся под ногами фиолетовые пятна луж.

Теодор с Хамурару стоят в кольце автоматчиков. В лужах колеблются их рогатые каски.

Лица партизан в крови. Заплывший угольно-черный глаз Хамурару с ненавистью глядит на офицера.

Офицер делает знак. Солдаты хватают Хамурару, набрасывают на голову мешок, продевают правую руку в прорезь.

Завязав мешок под коленками, валят Хамурару на землю. Офицер зеркальным носком высокого сапога пинает мешок.

— Слушайт и запоминайт. Тебе дадут конец верьевки. Захочешь сказать — дернешь, не захочешь — буль-буль-буль на дне… Гут?

Солдаты хватают мешок и волокут к воде. Раскачав, бросают в Днестр. Тяжелый всплеск. Брызги. Тишина.

Веревка тянется из воды к ногам офицера. Не шевелится.

Теодор не может оторвать от нее глаз.

Зеркальные сапоги и скользкая веревка на песке…

Офицер смотрит на веревку. Переводит взгляд на Теодора. Резко машет рукой. Солдаты подбегают к оцепеневшему Теодору, набрасывают на голову мешок, суют в руку веревку.

Но Теодор начинает биться в мешке.

— Нет! Нет! Нет! — Отчаянно дергает за веревку: — Не-ет!

У ног офицера — две веревки. Одна — недвижная, — уходящая в воду, другая — скачущая, извивающаяся на песке как змея.

— Гут! — Офицер кивком головы дает солдатам приказ вытащить из воды Хамурару.

Солдаты берут в руки неподвижную веревку. Другие снимают мешок с головы Теодора.

Он смотрит, как солдаты вытаскивают Хамурару.

Офицер перехватывает этот взгляд.

— Где явка?

— Клен, — кивает Теодор, дрожа. — В клене — дупло. И ход… в землянку…

Офицер с минуту молчит, соображая, потом достает из кармана шкатулку, рассматривает квадрат жести с изображением раскидистого клена, пожимает плечами.

— Связной?

Теодор, с трудом оторвав от мешка взгляд, выдавливает сквозь зубы:

— Его портрет на жести. Вот…

— Портрет? — Офицер недоверчиво смотрит в лицо Теодора.

— Да… — опускает голову Теодор. — Моя ошибка… Я не должен был… Не имел права…

— Кто он? Имя?

— Не знаю.

— Где находится?

— Может, в селе?..

— Он вас знает?

— Нет. В отряде видел мельком. — Теодор ковыряет носком песок. — Писал по памяти…

Офицер вскидывает брови.

— Зачем?!

— Не знаю. — Теодор разводит руками. — Не должен был… Не положено. А писал…

— Но… зачем?

— Лицо у него… — Теодор невольно проводит ладонью по своему лицу. — Такое…

— Какое?

— Ну… с нервом, что ли… Сильное…

— Глупостьи, — резко бросает офицер. — Рисовать… разведчик? — Он с недоверием всматривается в лицо Теодора. — Ты сумасшедший, да? Идиот?

— Я — художник, — кусая губы, тихо говорит Теодор.

— Художник на войне — зольдат, — сердито, отрывисто говорит офицер. — О, майн гот! За такой портрет надо тебя пиф-паф! А? Ну-ну, я крошки пошутиль, — усмехается он, заметив, как изменилось лицо Теодора. — Благодарьи бог, я не совьетский официр. — И, довольный, направляется к солдатам.

Тем временем Хамурару с трудом приходит в себя. Делает попытку подняться. Падает. Пальцы медленно ползут по песку, оставляя длинный влажный след.

Теодор кусает губы, с внезапной ненавистью глядя, как Самсон, его недавний боевой друг, приходит в себя.

В кустах — зыбкое от страха лицо крестьянина.

Теодор какую-то долю секунды смотрит на него, потом на Хамурару, затем опять на крестьянина. И вдруг протяжно кричит:

— Ха-му-ра-ру пре-да-тель!

Зыбкое лицо крестьянина каменеет.

— Пре-да-тель! И-у-да!..

Хамурару лежит на спине. В воду черными родничками текут его волосы. В глазах скользит небо.

Услышав свое имя, переворачивается на бок. В черном глазу ломается фигура Теодора.

Хамурару слышит только обрывки фраз: «…му-ра-ру… да-тель… у-да…», но, видимо, что-то начинает понимать.

Офицер с удивлением смотрит на Теодора. Кивнув солдатам, бежит к нему.

Лицо крестьянина тонет в траве. Но в кустах тут же всплывает другое — знакомое, мальчишечье, со шрамом на щеке. В глазах — ненависть.