Валерий Гусев - Картина с кляксой

– Вот здесь я, Дим, подглядывал, и вдруг на улице какой-то шум и голоса. Я бинокль вот сюда повесил и на минутку слинял. Вернулся – а его уже нет.

Про минутку врет, конечно.

– И никого рядом не видел?

– Никого! Я туда сбегал, сюда промчался – нет.

– Попадет, – вздохнул я с сочувствием. И предложил: – Скажем, что я его потерял.

Алешка покачал головой.

– Мне папу жалко, – тоже вздохнул.

– А попу тебе не жалко?

– Попа никуда не денется, а вот бинокль…

– Эй, Оболенские! – Это вышла на крыльцо тетя Зина – в украинской кофте и с венком из васильков на голове. – Вы что там делаете? Идите лучше чай пить. С конфетами. Мне целую коробку из Италии один кабальеро прислал.

А что вы такие невеселые? – спросила она, когда мы сели за чайный столик. – Не журитесь, хлопцы. А то дивчины любить не станут.

– Мы не журимся, – сказал Алешка, отправляя в рот конфету, – мы папин бинокль потеряли.

– Беда. – Тетя Зина покачала головой, и один цветочек из венка упал ей в чашку. – Но я верю в чудеса. Найдется ваш бинокль.

Что-то в ее словах было такое, что Алешка вскинул голову с надеждой:

– Правда, что ль?

– Точно! Я, хлопцы, столько в жизни всего теряла и столько всего находила! – Она прижала ладони к щекам. – И не журюсь!

Да, количество тети Зины переходит явно в отличное качество.

– Вот попомните мои слова. – Тетя Зина перегнулась к нам через столик. – Как только ваши родители приедут, так сразу ваш бинокль найдется. Хотите, я вам спою?

– Лучше сыграйте, – сказал Алешка.

Мы вернулись к себе, забрались на верхнюю палубу. Без бинокля она уже не была капитанским мостиком – пустой футляр на стене однозначно это подчеркивал. Но почему-то не унывали.

– А давай конфеты доедим! – сказал Алешка. – Все равно их там две штуки всего.

Он раскрыл нашу красивую коробку и посмотрел на меня:

– Твоя работа?

– Я не брал, – сказал я торопливо.

– И не клал? – Алешка протянул мне коробку – она была полна почти доверху. – Это как?

– Домовой?

– Это Славский подбросил. Это нам с тобой взятка, чтобы мы его пожалели. Давай не будем есть, – Алешка сунул в рот конфету, – вдруг они отравлены?!

Я тоже взял конфету – погибать, так вместе. Пожевал, проглотил, прислушался к внутреннему голосу – признаков отравления не ощутил. Но вот признак того, что совсем недавно я уже такую конфету глотал, несомненно присутствовал.

– Как тебе? – спросил я Алешку.

– Нормалек. Но здорово надоело. Надо подышать немного под березами.

Когда я спустился вниз, Алешка сидел на крылечке и лениво бросал нашим собакам пустую пластиковую бутылку из-под воды. Грей и Грета лениво догоняли ее и без особого куража клали «апорт» Лешке под ноги. Все трое время от времени заразительно зевали. Я присел рядом и тоже зевнул. Но не от жары, а на нервной почве.

– Записку передал? – спросил Алешка.

– Вручил. В собственные руки. – Я почувствовал усталость. То ли от жары, то ли от напряжения. – С помощью студента Истомина. Виталик созрел. Вот-вот лопнет.

Алешка вдруг так забористо зевнул, да с таким взвизгом и лязгом зубов, что наши собаки подскочили от зависти.

– Пошли, Дим! – Алешка вскочил, поддернул молнию на шортах. – Ты думаешь, что я все это время с удочкой просидел? Или обдуванчики на салат собирал? Я, Дим, почти все уже сделал!

– И что ты сделал? Самолет построил?

– Куда нам два самолета? – удивился Алешка. Напомню, что один самолет он уже построил, в прежние годы. И даже на нем полетал. Один раз. Недолго. Полминуты. – Пошли, я тебе одну вещь покажу. В глубине рощи.

Поскольку оперов с велосипедом и коляской мы уже давно на своем горизонте не наблюдали, то без всяких проблем углубились в березовую рощу. Зачем? Сейчас узнаю – Алешка больше любит показывать, чем рассказывать.

Пока мы молча брели меж березок, я с грустью заметил, что листва на них уже не такая свежезеленая, как в начале лета, что трава под ногами не шелковистая, а уже немного шуршит, и всякие цветочки склоняют свои разноцветные головки, будто засыпают. И птицы уже не так задорно щебечут, и небо уже не такое синее, а облака на нем уже не такие белые.

Алешка, наверное, почувствовал то же самое.

– Скоро осень, Дим, – сказал он. – Опять школа начнется. Ты рад?

А то! Еще как! Прямо щас лопну от радости!

– Ты, Дим, счастливый. – Алешка вздыхает. – Тебе только один год остается в школу ходить. А мне… еще сто лет.

– По десять лет в каждом классе собираешься сидеть? До пенсии?