Миклош Ронасеги - Сорванцы

Стоящий в палате главврач выслушал сестру и кивнул. Она повернулась к сорванцам и махнула рукой: один из них может войти. Но кто именно?

На раздумья не было времени, Берци — предводитель сорванцов, значит, должен идти он. Обернувшись к Карчи, он успел шепнуть приятелю:

— А женщина-то старая!

Берци решительно двинулся вперед и остановился у кровати больной, от волнения у него в горле стоял комок. Белые стены, белые халаты, бледное лицо больной, таинственные приборы — все это производит на человека гнетущее впечатление.

— Видите ли… — прошептал Берци. Главврач нетерпеливо бросил:

— Не волнуйся, спокойно и отчетливо скажи все и улыбнись.

Берци тяжело вздохнул, а потом с улыбкой на лице выпалил на одном дыхании:

— У вас родился ребенок!

То, что за этим последовало, было похоже на кошмарный сон. Берци почувствовал, как главврач крепко схватил его за плечи и решительно подтолкнул к двери.

— Ой, неужели я в роддоме? — воскликнула больная.

Берци пришел в себя, когда они с Карчи мчались по лестнице вниз, а вслед им грохотал бас главврача:

— Сорванцы негодные! Кто посмел пропустить их сюда?

Мальчики выскочили через «секретную» дверь и столкнулись нос к носу со знакомым им толстяком.

— Вы уже здесь? Это хорошо! — отечески похвалил он мальчиков.

— Кажется, главврач что-то о вас говорил, — прохныкал перепуганный Берци.

— Ничего удивительного! — улыбнулся толстяк. — Мой отец когда-то работал в этой больнице. Я тут все вдоль и поперек исходил, когда был таким, как вы, каждый закоулок знаю.

В этот момент открылась дверь в хирургический кабинет.

— Ага, я вижу, вы все-таки вернулись. А я подумала, что вы сбежали, маленькие сорванцы! — смеясь, проговорила сестра, снова приглашая мальчиков войти.

Ребята низко опустили головы, но входить в кабинет не стали, а зайцами помчались прочь из больницы.

Через полчаса мальчики стояли на площади Героев, в тени памятника семи вождей, думая лишь об одном: с этим Эгоном забот не оберешься. Приятели молчали, только физиономии их стали еще более хмурыми и кислыми.

— Свинство, свинство, — бормотал Карчи. — Ну как ты мог такую глупость сморозить?

— Сам не пойму. Сказал вот. — И Берци залился краской от одного воспоминания о своем позоре.

Ладно, ничего не поделаешь, больше друзья не вспоминали о случившемся.

Сорванцы топтались на месте, поджидая Терчи. Но девочка не появлялась, напрасно мальчики надеялись, что вот-вот мелькнут на остановке автобуса или метро ее распущенные волосы, веселое личико и горящие глаза.

— Отличная девчонка, — внезапно заметил Карчи.

— Да, — кивнул Берци.

— Сердце у нее золотое. Она и сейчас, наверное, с ребенком возится. Когда маме стало плохо, Терчи вызвала «неотложку».

— Угу.

— С ней можно иметь дело, она не такая воображала, как другие.

— Ага.

Мальчики прошлись вокруг памятника. Друзья крутили головами, стараясь разглядеть ангела на вершине колонны, но видели лишь крылья да шар, на котором он стоял.

— Симпатичная, — снова нарушил молчание Берци.

— Ага.

Мальчики имели в виду вовсе не детали памятника.

— Когда она вырастет, будет покрасивее Этушки.

— Гораздо красивее.

— Этушка на самом деле не такая уж и красивая. Скорее, привлекательная. Ходит в облегающих свитерах, а ресницы у нее, наверное, искусственные.

— Гм…

— Я как-то спросил у Терчи, знает ли она, чему равна скорость света. И представь, она знала, хотя по физике у нее трояк.

Рассуждения сорванцов внезапно прервались.

На площадь Героев один за другим въезжали автобусы с иностранными туристами. Громко пыхтя, автобусы останавливались на краю площади, слышалось хлопанье дверей, из автобусов одна за другой высыпали группы туристов. Во главе каждой группы шел гид рассказывающий о площади Героев, которую туристы медленно обходили по кругу. Это зрелище пришлось сорванцам по вкусу.

— Здорово, а? — восторженно бросил Берци.

Настоящее парадное шествие! Иногда группы сталкивались, перемешивались, знакомились друг с другом, слышалась разноязыкая речь, которую, казалось, немыслимо различить, но это только для тех, кто не владеет иностранными языками. Туристы же легко улавливали в шумном разноголосье звуки родной речи.