Олег Шмелев - Три Черепахи

– Э-э, бросьте-ка, пожалуйста! – Серегин взмахнул рукой. – Будьте уверены, этим Мучниковым совсем не скучно.

– Ну их к богу, Анатолий Иванович, а?

– И то верно… Что-то троллейбусов нет…

Басков посмотрел на свои часы.

– Без четверти двенадцать. Еще будут… У вас теперь какой план?

Серегин вздохнул, расправил плечи.

– Да что ж, пора домой возвращаться, я вам туг больше не нужен. А там дела ждут.

Басков достал из кармана сигареты, хотел закурить, но раздумал.

– Я вот о чем, Анатолий Иванович… Шальнев-то когда-нибудь очнется.

– Нет вопроса, – живо откликнулся Серегин. – Мне самому смерть хочется с ним поговорить, потрогать его живого, а не чурку безгласную… Как только в себя придет, давайте телеграмму, не задержусь.

– От вас он ничего не скроет, а я ему кто? Просто сыщик.

– Может, там и скрывать нечего.

– Я завтра в Ленинград… Должно там что-ничто найтись, должно.

– Так вы, значит, вечером отправитесь со «Стрелой»?

– Хочу самолетом. Чего день терять?

– А кто мне командировку отметит?

– Вы зайдите ко мне, Марат на месте будет, я ему скажу.

Снизу от Дома союзов появились огни троллейбуса – длинная лента на лбу и два светлых пятна на полах.

– Ну счастливо, Анатолий Иванович. Очень рад был вместе поработать.

– Взаимно, Леша.

Подошел троллейбус. Они пожали друг другу руки, и Басков уехал, а Серегин не спеша зашагал к гостинице.

Басков смотрел в круглый иллюминатор на крыло самолета, которое вот уже минут сорок высоко парило над белоснежным стеганым одеялом облаков, а сейчас с едва ощутимой косиной снижалось, облака стали похожи на покрытую пушистым снегом бескрайнюю степь, и крыло вот-вот начнет срезать верхушки сугробов, между которыми лежит синяя тень.

Как с заигранной, трескучей грампластинки зазвучал из динамика голос стюардессы, призывавшей застегнуть ремни. Стекло иллюминатора сделалось мутно-сизым, и крыло пропало. Самолет вошел в облака…

Через десять минут Басков вышел из здания аэропорта, а еще через полчаса здоровался за руку с начальником жилищно-эксплуатационной конторы, к чьей епархии относился дом, в котором жил Игорь Андреевич Шальнев. Там ждал Баскова ленинградский коллега, старший лейтенант Шустов.

Начальник ЖЭКа, у которого на правом лацкане серого пиджака висел знак участника войны, вышел и быстро вернулся в сопровождении низенького немолодого человека с заплывшими глазками и не менее как трехдневной щетиной на небритом лице.

– Это наш слесарь, – представил начальник.

– Здравия желаю, – хмуро проворчал слесарь, и по комнате порхнул перегарный душок. В руке он держал замурзанный чемоданчик.

– Понятых возьмем там, – сказал Шустов, обращаясь к Баскову.

– Тогда пошли.

По дороге к дому Басков узнал от начальника, что Шальнев обитает в двухкомнатной квартире, где есть еще один жилец – Зыков Константин Васильевич, год рождения 1929-й, одинокий, прописан в Ленинграде с 1973 года, приехал из Пскова, жилплощадь получена в порядке обмена. Работает Зыков на железной дороге, должность – составитель поездов. Больше ничего о Зыкове начальнику не известно… Да, квартплату в сберкассу вносит своевременно.

– Зыкова мы предупредили. Дождется, никуда не уйдет, – заключил начальник. И добавил: – Он в ночную работал. Спит, наверное.

– А как сказали – для чего придем? – спросил Басков тихо, чтобы слесарь не слышал.

– Как вот старший лейтенант велел. Осмотр квартиры на предмет ремонта.

Эта вынужденная ложь перед соседом Шальнева была необходима, чтобы, во-первых, не пришлось портить замки на квартирной двери, во-вторых, Баскову очень хотелось побыстрее увидеть соседа и поговорить с ним, а в-третьих, было бы неграмотно со стороны Баскова допустить, чтобы сосед заранее, до его появления, знал об истинной причине предстоящего визита в квартиру № 32. Мало ли что может выясниться впоследствии…

Начальник был брит, и пахло от него мужским одеколоном «Шипр», но глядел он ненамного веселее слесаря: видно, не причислял хлопоты с милицией к разряду желанных.

– Неприятности, что ли, Иван Степаныч? – спросил у него Шустов.

– Наше дело такое: из крана вода не течет – плохо, с потолка течет – все одно, понимаешь, плохо. Не угодишь, понимаешь, – ворчливо, но без всякого уныния отвечал Иван Степаныч.

– А наоборот бывает – из крана течет, а с потолка нет? – продолжал развивать тему Шустов.

Начальник одобрительно повел на него бровью.