Джим Томпсон - Дикий город

— Ты имеешь в виду Форда. Он защитит тебя.

— Звучит вполне разумно, ты не находишь? Но это сказал ты, Багз, тогда как я и слова не произнесла.

— Но черт побери, — резко бросил Багз, — ты и так ничего мне не говоришь. Я понятия не имею о том, какова позиция Форда, или...

— А надо было бы иметь. Все, что от тебя требуется, это посмотреть на то, как он заправляет в этом городе, вспомнить, как он вытащил тебя из ниоткуда и привел ко мне... Когда требуется, он умеет быть неимоверно обходительным и симпатичным малым. Разумеется, он не может игнорировать очевидные факты, однако...

— Ты по-прежнему ничего мне не говоришь! Ладно, давай так, Джойс. Чего ты хочешь — что я должен сделать, — и как я могу быть уверенным в том, что мне это сойдет с рук?

В ее негромком смехе прозвучала фальшивая нежность. Она кокетливо глянула на Багза.

— Более приятного комплимента я еще в жизни не слышала. Разумеется, для своих лет я очень неплохо сохранилась, но...

— Комплимент?! Какой...

— Ну да. Сказать, что мне от роду всего один денек. Или ты не это сказал — то, что я только вчера родилась?

Она снова рассмеялась, но уже иначе — удовлетворенно, игриво. Затем встала и накинула на плечи соболиную накидку.

— Ну вот, Багз, потратил столько времени на то, чтобы повидаться со мной, а самому и сказать-то нечего. Ну ничего, в следующий раз, я уверена, ты будешь порешительнее, так ведь? Надеюсь очень-очень скоро получить от тебя какую-нибудь весточку, поскольку в противном случае мои чувства будут серьезно ранены. А если это случится...

Багз лишь застонал от охватившего его отчаяния и снова спросил, чего именно она хотела от него услышать — точнее, только начал было спрашивать, — но она остановила его задумчивым жестом.

— Я думала, Багз... К чему утруждать себя словами? Ведь в этом нет никакой необходимости, не так ли?

Багз посмотрел в ее насмешливое лицо, устало пожал плечами и промолчал.

— Во всяком случае, будет вполне достаточно одного-двух слов. Ты так не думаешь?.. Ну ладно. Пока.

И ушла, оставив последние слова повисшими в воздухе.

Багз ополоснул лицо ледяной водой и снова занялся делами.

Получалось, что он лишь все испортил. Фактически признал, что был в комнате Дадли, тогда как Джойс со своей стороны не призналась ни в чем. И он не испытывал никакого удовлетворения от признания возможности того, что она могла всего лишь блефовать, извлекая пользу из акта вымогательства, подстроенного кем-то другим.

А ведь этот другой определенно существовал. И была ли этим человеком сама Джойс, желавшая, чтобы ее мужа убили, или какая-то другая женщина, которой хотелось всего лишь (всего лишь!) получить пять тысяч долларов, он в любом случае оказывался крайним. Так или иначе, ему было выдвинуто требование, удовлетворить которое можно было только одним способом.

И все же Багз чувствовал, что это должна быть Джойс. Он был просто уверен в этом, и теперь эта уверенность лишь окрепла. Ведь письма-то перестали приходить, тогда как если бы не она была их автором, то он по-прежнему получал бы их, разве не так?

По-другому Багз просто не мог посмотреть на это дело. Джойс обозначила свою позицию, после чего отпала всякая необходимость в письмах. А теперь она ждала, рассчитывая его следующий шаг.

По мере того как шло время, она начала подталкивать его к совершению этого шага. Разумеется, ничего не делалось в открытую. Ни поступка, ни даже слова, которые хотя бы отдаленно можно было бы поставить ей в вину. А все так — то случайный телефонный звонок, то короткий визит к нему в номер. Всего лишь открытое и невинное проявление дружеских чувств, которые она питала к нему с самого начала. Как он себя чувствует? Все в порядке? Как идут дела? Нормально? Ну что ж, отлично. И так далее, и тому подобное.

Багз же чувствовал, что с каждым днем напряжение его все возрастает. Он превратился в комок нервов и переживаний, с трудом заставлял себя сосредоточиться на работе и был почти не способен отдохнуть или расслабиться. Он понимал, что дальше так продолжаться не может. Следует сдаться, уступить или...

Но он не знал как, был не способен пойти на это. И по мере того как нарастали его напряжение, тревога и страх, крепло и его упрямство.

Еще ни одному поганому полицейскому не удавалось вертеть им по-своему, ни одна смазливая бабенка никогда не отдавала ему распоряжений, никто не мог заставить его делать что-то такое, чего ему самому делать не хотелось.

Так обстояли дела, причем так они обстояли на протяжении всей его жизни. И если кому-то это не нравилось, они знали, как поступить в подобном случае. Они могли убить его, но изменить — никогда. Могли избить, но и тогда им было бы ясно, что они ввязались в драку.