Джим Томпсон - Убийство

Больше всего на свете эта женщина любила сплетни — без них она жить не могла.

В ее характере сочетались упрямство, напористость, апломб, а также — по крайней мере, так она полагала — страстность.

Ну-с, дело было в воскресенье. Не прошло и двух дней с начала летнего сезона, как Луана Девор позвонила мне. Ее голос звучал, как всегда, истерично. И как всегда, возникшая у нее проблема требовала моего немедленного вмешательства. Примечательным было лишь то — во всяком случае, мне это показалось примечательным, — что она не унялась даже после того, как я послал ее к черту и потребовал, чтобы она прекратила дурить.

— Косси, прошу тебя, — всхлипнула она. — Ты должен приехать! Это вопрос жизни и смерти, дорогой. Я не могу говорить об этом по телефону...

— Почему это не можешь? — оборвал ее я. — По телефону ты обсуждаешь всех и вся. Давай отложим это дело, Луана. Я адвокат, а не нянька. Сейчас у меня отпуск, и я не собираюсь проводить его, выслушивая, как ты причитаешь по поводу воображаемых ужасов.

Послышалось явственное всхлипывание. Я почувствовал легкие угрызения совести.

От состояния Деворов практически ничего не осталось, и уже много лет я не получал от Луаны ни копейки. Таким образом... в общем, вам ясно, что я имею в виду. Если у человека ничего нет и он ничего не может для вас сделать, вы невольно перестаете принимать его всерьез.

— Успокойся, милая, — сказал я. — Будь большой девочкой ради твоего Косси. Мир не перевернется, если я не примчусь к тебе сию же минуту. Можно подумать, что тебя убивают.

— Вот именно! Так оно и есть, — прорыдала она и повесила трубку.

Я тоже повесил трубку. Вышел из спальни и через гостиную вернулся в кухню. Роза стояла у плиты спиной ко мне и разговаривала сама с собой, хотя слова ее были явно адресованы мне. За двадцать с лишним лет нашей семейной жизни это прочно вошло у нее в привычку.

— Бродяга... Дармоед... Лоботряс... Никогда-не-подумает-о-том-чтобы-помочь-жене...

Впервые в жизни понял, что давно знакомые слова справедливы, что породило в моей душе печаль и легкое раздражение.

— Извини, — сказал я. — Она мой клиент, у нее неприятности. Я должен с ней повидаться.

— Он еще толкует о клиентах, — забормотала Роза. — Ну а как же — все остальное побоку. Все, кроме клиентов. Они у него на первом месте.

— У порядочного адвоката клиенты всегда на первом месте. Пожалуйста, не устраивай сцен. Я скоро вернусь.

— Скажите пожалуйста, он вернется! Поможет распаковать вещи, убраться в доме, сходит с женой на пляж, как обещал...

— Все так и будет. Черт побери, может, дать тебе расписку?

— Вы только послушайте, — продолжала она. — Послушайте, как знаменитый адвокат честит свою жену! Полюбуйтесь-ка, что он себе позволяет.

— Нет, это ты полюбуйся, — возразил я. — Посмотри, как ты себя ведешь!

Она нехотя обернулась. И я устроил для нее небольшое представление, наблюдая за тем, как ее лицо заливается краской. У меня это здорово получается. Чертовски здорово, можно сказать. В этой области у меня определенный талант. Мужчине ростом всего пяти футов, да к тому же не имеющему официального юридического диплома, — черт бы побрал любые официальные дипломы! — такому мужчине только и остается, что развивать свои таланты.

— Вот ты какая! — объявил я. — Настоящая миссис Эйби. Почему ты не пошла на телевидение? Или в водевиль? Там таких любят.

— Ну-ну, — протянула она и смущенно улыбнулась. — Думаю, я уж не настолько скверная, мистер Умник.

— Умник? — переспросил я. — По-моему, ты на верном пути. Продолжай в том же духе. Если ты будешь придерживаться этой линии, мы, пожалуй, поладим. Пойдем на очередные жертвы во имя нашего очага.

— Кому нужна твоя жертвенность? — отпарировала она. — Если ты стыдишься собственной жены, если тебя так волнует, что подумают обо мне твои приятели...

— Та, кого я стыжусь, вовсе не моя жена. Это какая-то незнакомка, которая в тебя вселяется. Черт возьми, неужели ты собираешься чего-то добиться таким образом, ведь столько времени...

Я оборвал свою филиппику.

— Вы только послушайте его, послушайте знаменитого адвоката... — опять было завела Роза, но, спохватившись, тоже умолкла.

Мы замерли и уставились друг на друга. Через некоторое время я прервал молчание, и первое же произнесенное мною слово оказалось ругательством. Я извинился и предпринял вторую попытку.

— Да уж чья бы корова мычала, — сказал я. — А еще взялся учить тебя хорошим манерам.