Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель

Железнодорожный служащий смотрел выцветшими, едва голубыми глазами, в которых читался немой вопрос: что этому надобно молодому человеку из сыскной полиции, вроде бы не за что каятся.

– Что вам угодно?

– Четвёртого дня сего месяца, – начал Миша, но был перебит кондуктором:

– Извиняюсь, – лицо приобрело ехидно—хитрое выражение, – с кем имею честь беседовать?

– Михаил Силантиевич Жуков, – исправил своё упущение сыскной агент и с благодушной улыбкой добавил, – помощник начальника сыскного отделения.

Железнодорожный служащий не стал упрямится, ведь неизвестно, что этому молодому человеку надобно. Не дай Бог, чтобы неприятное преподнёс на службе.

– Четвёртого сего месяца в вагон в Стрельне село три молодых человека, один в гимназическое форме, вот них мне хотелось бы, чтобы ты вспомнил.

Кондуктор ухмыльнулся и на душе стало спокойно:

– Вот ежели бы они шумели а то паче привлекли к себе внимание, то я бы их запомнил, а так, – он махнул рукой, снисходительно смотря на Мишу.

– Неужто ничего не припомнишь?

– Пожалуй, нет.

Жуков задумался и спустя пол минуту произнёс:

– Неужто не припомнишь?

– Через вагонные двери проходят сотни людей.

– Но…

– Вот именно «но», – слащавая улыбка не сходила с губ, видимо такими их на службу определяют, промелькнуло в Мишиной голове, кондуктор смущённо посмотрел на сыскного агента, ратуя за то, что произнёс лишнее, и сделал попытку сгладить неловкость, – трое говорите, один в гимназической форме, – наморщил лоб и выпятил сжатые губы, – нет, всё—таки не припомню, нет.

– Я могу пройти в следующий вагон.

– Так точно, но только на остановке.

– А когда она будет?

– Через несколько минут, – кондуктор поднял вверх палец, – слышите, притормаживаем.

– Хорошо, – Миша был недоволен первым опросом, – если что припомнишь, я в поезде.

– Ежели что, то непременно, – но по лицу чиновника было видно, что если даже и вспомнит, то ни в жизнь не пойдёт искать сыскного агента. Лишние хлопоты кондуктору ни к чему.

Миша дождался пока поезд, сбросив скорость и пронзительно скрежеща по рельсам, остановился у дебаркадера. Жуков не обратил внимания на название станции, быстрым шагом прошёл к следующему вагону и, взявшись за поручень, несколько секунд постоял и скрылся в чреве железного монстра.

Кондуктор второго вагона, мужчина средних лет с поджарой фигурой, на которой ладно сидел форменный китель, встретил Жукова открытой улыбкой и блеском в глазах, видимо никогда не сталкивался с сыскной полицией.

– Вы говорите, четвёртого сего месяца?

– Да.

– Четвёртое, четвёртое, – повторил мужчина, – три молодых человека. Гимназист и двое в цивильном платье.

– Совершенно верно, – Миша устало смотрел на служащего, гадая припомнит ли тот или нет.

– Как же помню, – уже не чаявший услышать хорошую весть Жуков прикидывал, узнает ли о троице в последнем вагоне состава или нет, даже вздрогнул от неожиданности.

– Помнишь? – Заикаясь, произнёс сыскной агент.

– А как же? Помню, я тогда сделал им замечание, что они громко говорили, мешая другим пассажирам и несколько раз пересаживались с места на место.

– Если они громко разговаривали, то ты мог слышать их беседу? – С надеждой спросил Миша.

– Так я и слышал, но по чести сказать, не припомню. Народу много ездит в столицу и обратно.

– Их же вспомнил?

– Так, – кондуктор задумался на мгновение и пожал плечами, – я даже не знаю, отчего их запомнил. Вот шумных господ офицеров, ехавших вчера, не признаю, а вот эту троицу… Даже не знаю, что сказать.

– Может, всё—таки припомнишь.

Кондуктор сжал губы и провёл по ним пальцем.

– Хорошо, а сможешь их признать?

– Если встречу, то непременно, в особенности гимназиста.

– Чем он выделялся?

– Мне показалось, что в жизни он тихий и неприметный, а здесь перед приятелями голос повышал, словно хотел показать, что взрослый уже, а сам… – и он махнул рукой.

– Те двое запомнились чем—либо?

– Неприметные, только вот голоса и помню, словно в голове звучат.

Миша припомнил слова Путилина, когда тот рассказывал, что люди разные и память служит не всегда одинаково, вот некоторые из них лица встретившихся, хотя бы мельком, портретами оседают на всю жизнь, у иных в голове звучат голоса, а часть людского племени, отвернувшись, уже не могут вспомнить тех, с кем свела судьбы.

– Может быть…

– Нет, господин Жуков, голоса я запоминаю, а вот лица, увольте.