Питер Чейни: Она это может

Я говорю: «О'кей» — и прохожу через весь бар, минуя маленький танцевальный зал с противоположной стороны. В проходе темно, как раз посредине его какой-то вояка целует французскую девчонку с таким неистовством, как будто ему осталось жить последнюю ночь на этом свете. Я протискиваюсь мимо них, разыскиваю дверь в конце коридора и поднимаюсь по узкой лестнице. Мне кажется, что в ней миллион ступенек. По-видимому, Риббэну нравится спать поближе к звездам. А может быть, на него напало романтическое настроение, вроде того, что было у меня однажды, когда я прилип к одной юбчонке.

Потому что, ребята, по натуре своей я — человек поэтичный и нежный. Уж не помню, говорил ли я вам об этом. Большую часть жизни я провел, болтаясь по всему миру в поисках приключений, бывалых ребят и вообще экзотики. Но каждый раз, когда мне выпадала свободная минутка, я начинал думать самым возвышенным образом о красоте вообще. Ну и я из тех парней, которые уж коли примутся о чем-то думать, то тут же пытаются осуществить свои мысли на практике. А почему бы и нет? И как бы вы поступили на моем месте?

Только я понял, что такие поэтические мысли о паре женских коленок и всем остальном, дополняющем соответствующий комплект, приносили мне гораздо больше неприятностей, чем любой из проходимцев, за которыми я гонялся.

Может быть, из этого можно сделать правильный вывод. Если да, то пользуйтесь им, я парень не жадный.

Взбежав по двум маршам лестницы, я остановился на площадке, чтобы перевести дыхание. Последний пролет сужался и поворачивал влево. Деревянные и выщербленные ступеньки не были даже покрыты дорожкой. Мои шаги звучали необычно гулко. На лестнице было темно, как у негра в желудке, так что мне пришлось пробираться ощупью, держась за перила. На полпути я наткнулся на что-то мягкое. Я подумал, что кто-то обронил свой носовой платок.

Все же я добрался до самого верха, чиркнул зажигалкой и огляделся. Передо мной была дверь. Я ее распахнул и вошел в комнату. Вижу: спальня, пустая. На каминной полочке стоит свеча, я зажег ее. Меня удивило, чего ради Риббэн содержал такую дыру. Для свиданий, что ли?

Я огляделся. В одном углу — кровать, пара стульев, комод с зеркалом и письменный стол. На столе сверху — пачка почтовой бумаги и конверты. Одна промокашка сложена пополам и лежит поверх листка бумаги, как если бы кто-то собирался написать записку. Мне пришла в голову мысль, что не думал ли Риббэн заняться этим делом, но ему помешали, и он вышел из комнаты.

Я беру свечку и спускаюсь вниз. Вы припоминаете, я говорил, что на лестнице наступил на что-то мягкое, вроде носового платка. Ну так вот, я ошибся: это был рукав от пиджака Риббэна. Парень лежал головой вниз, прижатый к перилам. Я присмотрелся к нему. Никакой ошибки быть не могло: он был мертв, как египетская мумия в провинциальном музее. Тогда я ставлю свечу на ступеньки, а сам запускаю руку ему за пазуху. Он еще не успел остыть.

Вынимаю сигарету, поднимаю свечу и прикуриваю от нее. Стою, прислонившись к стене, и разглядываю мертвеца. Подношу к самой голове свечку и замечаю в правом ухе какую-то желтую жидкость.

Я стою над ним и думаю: «А ведь дело-то дрянь!»

Тут раздался телефонный звонок в комнате наверху, где я только что был, в комнате Риббэна.

Прыгаю через две ступеньки. Телефон стоит на маленьком столике в углу. Подбегаю, хватаю трубку и говорю: «Алло».

Какой-то тип отвечает:

— Это вы, Риббэн?

— Да, чем могу служить и кто вы такой?

— Говорит Джимми Клив. Кошен у вас? Если да, пусть подойдет к аппарату.

— Послушайте, Джимми, это Кошен.

— Да, вот как? Мне показалось, вы сказали, что это Риббэн?

— Я так и сказал, потому что хотел узнать, кто ему звонит. Рассчитывал что-нибудь выяснить. Тут дела пахнут керосином.

— Что вы имеете в виду? Я бы скорее сказал, что дело пахнет керосином у нас. Шеф рвет и мечет, потому что вы до сих пор так и не появились. Он приказал мне вас разыскать во что бы то ни стало. Уже одиннадцатый час. Что там с вами стряслось?

— Послушайте, передайте старику, что, кажется, произошло нечто серьезное, что может иметь важные последствия, ясно? Сами садитесь в «джип» и побыстрее приезжайте в клуб. Машину оставьте в конце улицы и топайте сюда пешком. Чтобы все было шито-крыто, понятно?

— О'кей, Лемми. Договорились. Сейчас я выезжаю.

— Огромное спасибо, Джимми.

Опускаю трубку на рычаг, беру свечу, спускаюсь по лестнице и снова принимаюсь рассматривать Риббэна. Он лежит, как и ранее я описывал, прижавшись к перилам головой по направлению к нижней площадке. Я опускаюсь на колени и присматриваюсь повнимательнее. Его левая рука подвернулась, но кончики пальцев высовываются наружу. Они сжимают какой-то предмет. Я вижу авторучку, с которой даже не снят колпачок.