Джеймс Чейз - Том 19. Посмертные претензии. Хитрый как лиса. Плохие вести от куклы

Но тут заскрипели половицы, Виттингтон возвращался назад, лавируя между стропилами. Времени больше не было. Дэйв бросил слайды назад, захлопнул дверцу и поспешил к окну. Когда толстяк переступил порог, он уже любовался ярким днем.

— Мне следовало бы хорошенько подумать, прежде чем поручать роль Лоренцо такому неопытному юнцу, как Питер. Но он на это имел полное право. Я же получил по заслугам. Его заметили люди Кочрана.

Дэйв недоверчиво спросил:

— Скай Пайлот?

Виттингтон кивнул.

— Этот проныра с телевидения. Он торчал здесь каждый вечер. Официально для того, чтобы оценить мои способности. Но однажды я услышал подозрительный шум внизу и нашел там Питера, который возвратился за какой-то забытой вещью, за часами, как мне кажется. Уехал он в машине Кочрана. Его машину с другой не спутаешь: ярко-желтый «логус».

— Может быть, он предложил Питеру контракт?

— Мне ничего не сказали, а я не стал спрашивать.

— Ну а что в этом было бы дурного? Чего вы хотите для своих людей?

— Играть в театре. Телевидение по сравнению с театром все равно, что доска для объявлений в сравнении с картинами Сезанна. Нет, я думаю, что то, что произошло с Питером, трагично.

— Вы хоть знаете, где он теперь?

Толстяк бросил ломтики хлеба в тостер, который с ворчанием их проглотил, — сверкающий зверь.

— Нет, этого я не знаю.

— Вы хотите сказать, что он не остался с Кочраном?

— Я хочу сказать, что поступки людей типа Кочрана очень легко предсказать. Они заманивают молодых неопытных людей обещаниями, которые не намерены выполнять, используют их и увольняют за ненадобностью.

— А вот я слышал о Кочране совершенно противоположное мнение, — возразил Дэйв. — У него слова не расходятся с делом, человек он разумный, здравомыслящий, даже благородный. Живет он со своей старенькой матерью и во всем следует ее советам. Очень набожный, не курит, не пьет. Никаких аморальных поступков.

— Механическая обработка, несомненно, — проворчал Виттингтон.

В эту минуту в кухне появился парень. Он по-прежнему был в костюме Адама, в руках у него была пустая рамка из-под фотографии. Он чем-то напоминал Питера Оутса, только у него не было аккуратно подстриженной небольшой бородки. И в глазах не было ничего святого. Впрочем, они вообще были невыразительными, а рот — совершенно безвольным.

— Чей здесь был портрет? — спросил он. — Помнится, вы мне говорили…

— Иди, прими душ, — сказал Виттингтон. — Завтрак остынет, если ты не поторопишься. Только не дотрагивайся до ручного душа, иначе ты зальешь всю ванную.

— Он был вашим любовником? — спросил парень запросто.

Увидел Дэйва и использовал рамку вместо фигового листка.

— Его звали Питером Оутсом, — ответил Дэйв. — Он играл в этом театре.

— Играл в театре?

— Это же театр, — пояснил Дэйв.

— Вот как? — парень смущенно улыбнулся. — Было уже поздно, когда мы вчера добрались сюда. И я здорово выпил.

Он нахмурился, завертел головой и поморгал глазами, глядя на Дэйва.

— Вы тоже гомосексуалист?

Виттингтон заорал:

— Иди, прими душ!.

— Хорошо, о’кей, извините.

Парнишка убежал. Виттингтон посмотрел на Дэйва.

— Вы же ничего не знаете об этом портрете!

— Знаю, что вы повыбрасывали множество других его портретов, которые у вас имелись. — Он ткнул пальцем под раковину. — А это дает ответ на вопрос паренька. Питер Оутс был вашим любовником.

Виттингтон побагровел.

— К вашему сведению, Питер — прямой и честный парень. Так вот, я прошу оставить меня в покое. Спустить вас с лестницы или сами уйдете?

Дэйв подозрительно посмотрел на толстяка и поднялся со стула.

Ранчо находилось в пяти милях от прибрежного шоссе — рядом с долиной. На ярко-зеленой траве паслись коровы. Неподалеку в отгороженном загоне бродили лошади.

Двор был обнесен изгородью, там стояло несколько машин: новенький грузовой автобус марки «крайслер», черный лимузин, как будто только что сошедший с конвейера завода, такой он был блестящий и ухоженный, даже пыль не сумела на нем осесть, и желтый «лотус», глядя на который каждый понимал, что это смертоносная игрушка.

Когда Дэйв вылез из своей машины, его встретил рыжий сеттер, до этого спавший на открытой галерее. Дэйв наклонился и погладил его по голове. У собаки дружелюбно завилял хвост.

Рядом с входной дверью на веревке висели сушеные кабачки, сладкий перец, баклажаны. Ниже находилась кнопка звонка. Он нажал на нее, раздались четыре ноты песни, которую он не слышал со дней войны. Он сразу же вспомнил мрачные бараки и унылые звуки дешевой гармоники, и как все внезапно запели. Все, кроме него; он не знал слов. Но он их выучил, он не мог этого не сделать. А также непристойные вариации. Дэйв усмехнулся.