Инна Бачинская: Темный ангел одиночества

Ночью снегопад прекратился. Слава вышел на крыльцо проветриться. Бутылек он прикончил и теперь чувствовал, что надо проветриться. Небо посветлело уже, и звезды поблекли. Сторожку замело по крышу. Тишина звенела. Воздух был ледян до дрожи и сладок. Слава почувствовал, как защипало в глазах. Он раскинул руки и заорал:

– Э-э-эх! Жизнь моя!

Он кричал еще что-то, нисколько не стесняясь – ночью на кладбище пусто, даже одичавшие собаки попрятались. Рев вырывался из его молодецкой глотки, он и сам не знал, чего орет, но что-то требовало выхода, мощно рвалось наружу, уходило в небо – не то благодарность за то, что жив, не то вопрос: а что дальше? Эхо металось между белых памятников, улетало в лес и пропадало среди деревьев.

Покричав, Слава, опустошенный, благостный, невесомый, вернулся в сторожку, повалился на топчан и уснул сном праведника, как провалился.

Евгений очнулся ранним утром и повел взглядом, соображая, где находится. Обстановка была, мягко выражаясь, не того-с. За занавеской храпели так, что дребезжали стекла в маленьком оконце. Голова раскалывалась, и Евгений с трудом припомнил вчерашний вечер. Собаки! Или волки. Он посмотрел на изувеченный рукав дубленки. Потискал в ладонях лицо. Нелепая история. И вдруг вспомнил – женщина! Он стащил себя с лавки, охнув от боли в отлежанных боках. Скрипнув дверью, вывалился на крыльцо и зажмурился, даже рукой прикрылся – так резануло по глазам. Мир вокруг был бел, бел без полутонов, без оттенков, без теней. Первозданно бел. Таким же белым было небо. Дорожки и памятники занесло. После некоторых усилий Евгений рассмотрел ворота, прикинул, где может быть машина и сумеет ли он запустить двигатель.

Он вернулся в сторожку, прислушался к храпу Славы. Вытащил бумажник, вывалил все, что там было, на стол, положил сверху свою визитку и на цыпочках пошел вон.

К его изумлению, бойкий тракторок уже чистил дорогу – ожидался наплыв посетителей.

Он ехал осторожно, рассматривая белый оживающий мир. Из труб потянулись прямые сизые дымы. Мысли Евгения были путаны и бессвязны. Он все время поглядывал на разорванный рукав – ведь было! И Слава с ружьем тоже был! И жуткое пойло, и хлеб с салом и луком! Было.

И женщина. Рыжая, с синими глазами. Он знал ее, но не желал себе признаваться.

Боялся? Может, и так. Господи, да что мы знаем о том, что… там? За пределом?

Выкатилось бледное солнце, снег полыхнул ему навстречу. Небо на глазах голубело, меж сугробов наметились голубые же рельефные тени.

«Ну, скажи! – приказал себе Евгений. – Ты же прекрасно знаешь! Это была… она !»

«Да что я знаю! – вскричал он мысленно. – Я ничего не знаю! Были собаки, был человек с ружьем! Была, не была… Не знаю!»

– Все во мне восстает против… я интеллигентный человек, я не страдаю кликушеством, – уговаривал он себя. – Не что иное, как классический делириум тременс кладбищенского сторожа. Горячечные видения. Вот. И больше ничего.

И тотчас стало ему тоскливо, будто отняли что-то, обещанное чудо, даденное уже и вырванное из рук.

– Марта! – сдался он, даже руками взмахнул. Машина вильнула. – Марта, я же подыхаю без тебя!

Он вспомнил не то собак, не то волков и содрогнулся.

– Марта… Марта… Марта…

Евгений плакал, шмыгал носом, утирался изувеченным рукавом, всматривался в полузанесенную снегом дорогу и думал, что… неужели есть смысл? Во всем этом? В жизни, в мире, во всем? Наверное, есть. А если есть смысл, то есть и надежда? Значит, недаром мы все тут, в одно время… И в каждом – смысл!

Смысл и надежда, повторял Евгений, не имея сил додумать и объяснить себе, что это значит.

Смысл и надежда… Мысли путались, не собрать было, Евгений тряс головой, чтобы не уснуть, даже укусил себя за руку…

…А жизнь тем временем катилась своим чередом. И в один далеко не прекрасный момент случилось то, чего я так боялась! Рок, судьба, фатум. Иными словами, письмо из мэрии с печатями, исходящим номером и лиловыми подписями особ, облеченных властью, со всякими крючкотворными «сим доводится до сведения» и «согласно решения районного совета» с сообщением, что согласно плану застройки нашего района в текущем году, принятого десятой городской сессией в таком-то году, исходя из циркуляра номер такого-то и согласно еще чего-то там… короче, мой дом подлежит сносу . Я вновь и вновь продиралась через смысл канцелярского текста, с трудом понимая, чего они от меня хотят. Моя частная застройка была последней в нашем районе, и я знала, что меня ожидает. Знала, но надеялась, что про меня забыли, посмотрели сквозь пальцы, потеряли документы и вообще реестр частников в нашем районе сгорел синим пламенем в результате пожара – в смысле, избирательно загорелся именно мой ящик. Знала, но не ожидала, что вот так, внезапно. Когда-нибудь, но не сейчас и не сегодня. И вдруг как гром с ясного неба! Мне предлагают на выбор квартиры в домах в новых районах – в индустриальной зоне, на севере, и в Посадовке, где сдается в первом квартале восьмиэтажный дом. И то и другое мне не нравится, но, похоже, деваться некуда. Посадовка хотя бы зеленая зона, там большой парк, переходящий в лес, и неглубокая речка Донка с песчаным дном. Придется покупать машину, оттуда черта с два куда-нибудь доберешься. Я позвонила Галке и пожаловалась. Она разахалась и закричала, что тотчас выезжает и чтобы я держалась. Не знаю, что она имела в виду. Час до ее прихода я бродила по дому, представляла, что я уеду, брошу его, а его снесут. Подгонят рычащий бульдозер и…