Татьяна Устинова - Близкие люди

“Вот и конец всей прежней жизни”, – подумал Степан.

Время вышло. Времени больше нет.

– Я ее люблю, – сказал Чернов громко и ясно, – и мне наплевать на то, что она там натворила. Я ее люблю, и я ее прикрою. Ясно тебе?

– Ты… что? – переспросил Степан осторожно. – Что ты придумал. Черный?

– Я ничего не придумал, – ответил Чернов раздраженно, если ты ни черта не понимаешь, можешь катиться к чертям собачьим. Я все равно ее прикрою. Не было никакой тетради. Она тебе по пьяни приснилась. Тем более ты в офисе всем громогласно объявил, что у тебя из сейфа ничего не взяли. Муркин никого не шантажировал. Саша по телефону ни с кем не разговаривала. В ночь убийства она была со мной. Я с ней спал.

– Вранье какое! – сказал Степан весело. Ему почему-то сильно полегчало.

– А хоть бы и вранье! Ты все равно ничего не докажешь.

И Никоненко твой ничего не докажет!

– Ну ты, блин, даешь. Черный! А я себе всю голову сломал, какого х… ты во всю эту бодягу влез! А оказывается, по большой и чистой любви.

– Да, – подтвердил Чернов, – по ней.

Он говорит правду, понял Степан.

Он действительно любит Сашу.

Он никого не убивал. Он все тот же Черный, который хоронил Степанову мать и крестил Ивана в крошечной церковке на улице Неждановой. Кто-то другой – не Черный! – затеял всю эту бодягу. Скорее всего кто-то достаточно близкий, но не такой близкий, как Чернов.

Господи, спасибо тебе!

В голове стало легко и просторно, как будто оттуда вынесли что-то громоздкое и тяжелое, что стояло прямо посередине, мешая нормально жить. Его не смущало даже то, что, по большому счету, ничего не изменилось. Все осталось таким же тяжелым и скверным, как утром, и все-таки, все-таки совсем не таким…

Степан тяжело поднялся со стула и подошел к креслу.

Наклонился и стал шарить. Бронзовое чудовище закатилось далеко, просто так не достать. Степан, кряхтя, встал на колени и полез под кресло.

– Слушай, Черный, – сказал он оттуда, – может, нам с ней просто поговорить, а? Ну, просто спросить, что все это означает? Что-то мне худо верится, что Сашка среди ночи едет в Сафонове, подкрадывается к мужику, толкает его так, что он падает, да еще точненько виском на плиту. И сразу отбрасывает копыта. Не зовет на помощь, не стонет, не орет. А?

С чудищем в руке он выбрался из-под кресла и сел на пол.

– Смотри-ка, – сказал он удивленно, – они даже не разбились. Только почему-то не идут.

– Идут, – возразил Чернов странным спазматическим голосом, – они идут, Паша. Просто ты их держишь вверх ногами.

– Ты катайся, – прокричала Ингеборга, – а я посижу немного! Что-то я устала! Я вот тут на лавочке посижу!

– Ладно! – издалека согласился великодушный Иван. – Только вы все равно на меня смотрите, хорошо?

– Хорошо! – пообещала Ингеборга, подруливая к лавочке.

Непривычные ноги закаменели в икрах, как будто она долго лезла в гору. Худая Иванова спина и синяя кепка “Рибок” скрылись за кустами и снова возникли с другой стороны аллеи.

Уговор был такой – туда и обратно. За пределы аллеи не выезжать, а Иван – Ингеборга это уже знала – всегда соблюдал условия договора, хотя на первой стадии отчаянно торговался, выклянчивая условия получше.

Весь в отца.

Помогая себе плечами, она с трудом стащила рюкзак с мокрой спины и отыскала в нем сигареты. Конечно, курить после физической нагрузки вредно, но что ж поделаешь, если хочется Кроме того, она честно заслужила небольшой перерыв. Они катались уже часа три, и все это время Ингеборга учила, наставляла, держала за руку, показывала, как именно нужно ставить ногу, чтобы обеспечить себе свободу маневра, как преодолевать препятствия, как правильно разворачиваться и тормозить.

Как она и предполагала, коньки у Ивана были очень дорогие, почти профессиональные, а умения – никакого. Однако он быстро и с энтузиазмом учился. Высунув от усердия язык, он по сто раз проезжал все те же десять метров, чтобы шикарно затормозить рядом с Ингеборгой. Худая спина под стильной майкой моментально стала мокрой, а ручка, похожая на прутик, дрожала у нее в руке от напряжения.

Он так старался, что на него жалко было смотреть.

– Ну как?! – развернувшись, заорал он с другого конца аллеи.

– Отлично! – прокричала она в ответ. Он все время требовал одобрения и участия. Наверное, если бы она не выражала его поминутно, он вообще не стал бы кататься.

Ребенок, обойденный вниманием взрослых. Славный, старательный, немножко капризный, очень упрямый одинокий ребенок.