Татьяна Устинова - Близкие люди

– А Почему он… в составе? – спросил Чернов растерянно. Самое ужасное, что все это было похоже на правду.

– А потому, что Веста всю ночь продрыхла в будке и не гавкнула ни разу.

Вестой звали собаку прораба, которая уже несколько лет работала у них на объектах сторожем на половинном окладе.

Прораб подобрал ее на какой-то помойке года три назад, выходил и вырастил в громадную черно-желтую собачищу неопределенной породы. Она была крупнее овчарки и отличалась потрясающим внешним безобразием и истинно беспородным недюжинным умом. Рабочие всерьез считали, что никакая это не собака, а как бы дух стройки.

Ну вот есть же озерный дух. Или лесной дух. Или водяной. Значит, есть и дух стройки.

Веста контролировала ситуацию в каждом углу объекта.

Если бы на ночь ее спускали с поводка, никакие местные народовольцы не осмелились бы не только лампочку разбить, но даже взглянуть в сторону заградительной сетки. Но прораб не разрешал ее спускать, опасаясь, что в один прекрасный день ее отравят. Веста свободно шаталась по объекту только в светлое время – рано утром и поздно вечером, когда не приезжали грузовики и не было никого из чужих, – а все остальное время проводила в будке и на довольно обширной площадке, куда доставал ее поводок.

И в ту ночь бдительная Веста действительно ни разу не гавкнула.

– Степ, – приободрился Чернов, который очень не любил, когда запутанные истории слишком долго оставались запутанными и никак не хотели приходить к логическому хеппи-энду, – тогда выходит, что она не гавкала как раз потому, что на площадке никого и не было, кроме Володьки Муркина.

– Или потому, что были только свои, которые Володьку Муркина и прикончили, – закончил Степан жестко. – Дело же не только в Весте, Черный. Какого хрена поддатого мужика среди ночи понесло в котлован? Что он там делал? Курил?!

Почему в котловане, а не в вагончике или на крыльце? Даже сортир и тот в противоположной стороне! Почему никто ничего не слышал? Ни у кого из работяг так и не выяснили, кто где был, кто во сколько лег, кто с кем спал, а кто в преферанс всю ночь играл!

– Степ, но ты сам говоришь, что не было никакого резона его убивать! Его даже не грабанули…

Степан еще раз с тоской осмотрел свои светлые джинсы с желтыми песочными следами, безнадежно повозил по ним ладонями, распрямился и вздохнул.

– Если мы не знаем мотивов. Черный, то это не значит, что их нет. Ты детективы совсем, что ль, не читаешь?

– Пошел к черту, – пробормотал Чернов.

Какая-то смутная мысль, очень неприятная, стала медленно всплывать из глубин сознания, как утопленник всплывает в неподвижной зеленой воде заброшенного мельничного омута. Она не была новой, эта мысль, кажется, она уже приходила и тогда же, в свой первый приход, испугала его, Чернов отчаянно не хотел вспоминать, поэтому не дал ей всплыть до конца.

И напрасно.

Может быть, если бы он вспомнил о ней именно в этот момент и рассказал о ней Степану, вдвоем они придумали бы что-нибудь, и может быть, даже им удалось бы избежать большой беды, которая уже маячила над их головами, как будто вырастая из котлована, в который третьего дня свалился разнорабочий Муркин.

Часов в шесть приехал Белов, привез пакет гамбургеров из “Макдоналдса” и две двухлитровые бутылки кока-колы.

– Гадость какая, – сказал Степан с отвращением и залпом выпил стакан колы. – Зачем ты ее купил, Эдик? Специально, чтобы нас развращать?

Мама старалась приучить их с Иваном к здоровой пище: запекала рыбу, резала салаты и заправляла их оливковым маслом, яичницу не приветствовала, а кока-колу вообще загнала в глубокое подполье.

Мамы не стало, и как-то в один день Степан возненавидел кока-колу, которую до этого исправно любил.

– Пироги-то небось еще утром кончились? – спросил Белов, закуривая невиданно тонкую душистую сигаретку и брезгливо разворачивая гамбургер. – Сашки сегодня нет, я решил, что вы так и сидите голодные.

– Правильно решил, – буркнул Чернов с набитым ртом. – А если Степан не желает, я докушаю. Я вопросами здорового питания не озабочен.

– Ты у нас вообще мало чем озабочен, – поддел Белов, деликатно откусил от гамбургера, зачем-то внимательно осмотрел то место, от которого откусил, и только после этого начал жевать. – Ну что? Когда начинаем работать? Ты с Рудневым разговаривал сегодня, Степ?

– Разговаривал. – Степан глотнул еще колы и скривился от отвращения. Есть гамбургер всухую было невозможно, и не есть тоже невозможно, потому что в восьмом часу на Степана всегда нападал чудовищный голод. – Пока у них никаких претензий нет. Я объяснил ситуацию, сказал, что завтра-послезавтра мы начнем работу. Ну, он меня выслушал, и все. Чует мое сердце, что он завтра с утра нагрянет. Голову даю на отсечение – нагрянет. Черный, пусть с утра все бросаются работать Чтоб Руднев видел сплошной трудовой героизм после вынужденных простоев. Эдик, плиты когда подвезут?