Татьяна Устинова - Близкие люди

– Разберемся, – повторил Степан, и непонятно было, рад он или нет, что не было никакого убийства, а была обычная бытовуха по пьяной лавочке. – Так что произошло-то? – спросил он Никоненко с раздражением. – Почему Муркин в котловане оказался, если никто его туда не толкал?

– Ночь сырая была, дождь прошел. Он на глине поскользнулся да и упал… – Капитан пожал плечами. – И на грудь он принял не так чтобы… бокал шампанского. Хорошо принял, конкретно. И место есть, где он поскользнулся, и на ботинках глина с этого места есть. Ударился сильно, височной частью. Вот, собственно, и все, что произошло, Павел Андреевич.

Степан хмуро смотрел на свои руки, в которых неизвестно откуда взялся телевизионный пульт. Телевизор стоял в “предбаннике”, и как пульт попал на стол, было для Степана загадкой.

Пульт был изящный, длинный – шедевр эргономической мысли, – а пальцы толстыми и неповоротливыми, как переваренные сосиски.

– Вы с официальной версией не согласны, Павел Андреевич? – спросил капитан с простодушным любопытством. – Вам известно что-то, что осталось неизвестным нам?

– Да что вы! – не выдержал Чернов, переводя взгляд с капитана на шефа, который в присутствии посторонних, да не просто посторонних, а опасных посторонних, вел себя как идиот. – Все, что нам было известно, мы вам как на духу еще тогда рассказали…

– Да рассказать-то рассказали, – согласился капитан Никоненко, – только вот Павел Андреевич сомневается что-то.

– Он не сомневается! – Чернов посмотрел на Степана, и во взгляде у него было непонимание и отвращение к начальнику, который вздумал чудить в такой неподходящей компании. – Он просто пытается понять все, до конца. Он у нас всегда такой, дотошный…

– Черный.

Голос был холодный и злой. Чернов независимо пожал плечами и умолк.

– Ваш Муркин, насколько нам известно, не был ни председателем совета директоров “Лукойла”, ни главой “Газпрома”, – непонятно сказал капитан Никоненко и задумчиво щелкнул ногтем по носу бронзового чудища. – Все, что, могли, мы сделали, а дальше…

– Дальше, дальше, – пробормотал Степан и откинулся в кресле. И пультом почесал голову. – Дальше… Если по моей стройке шатается убийца, то это мои проблемы. Правильно я понимаю?

“Что он делает, мать его, – быстро и яростно подумал Чернов, – хочет по новой кашу варить?! Чего ему теперь-то не хватает?! Все же ясно! Нужно этого капитана провожать к Аллаху, а Степан привязался как банный лист…”

– Вы хотите серьезного расследования? – осведомился Никоненко холодно. – Правильно я понимаю?

Степан усмехнулся довольно мрачно.

– Вы все понимаете даже слишком правильно, – сказал он. – Странно, что вы все так правильно понимаете, Игорь Владимирович.

– Ну да, – протянул Никоненко неопределенно, – конечно. Откуда что берется?

– Кофе, Павел Андреевич! – доложила преданная Тамара. – Можно подавать?

– Подавай – разрешил Степан с заметным облегчением. – Ты к Зине за пирогами сбегала?

– Сбегала, Павел Андреевич! Сегодня с мясом и рисом! Были с яблоками, я парочку взяла на всякий случай, если ваш гость любит с яблоками…

Тамара тараторила без остановки, расставляя на столе чашки, тарелочки с лимоном, плетенку с сухарями и пироги, дивной красоты пироги в выстланной чистой салфеткой мисочке.

Никоненко смотрел во все глаза. Тамара ухаживала за своим начальством с истовой радостью, как старая нянюшка за господами в фильме “Барышня-крестьянка”.

Ни одной фальшивой ноты, отметил капитан Никоненко с уважением. Только искренняя, чистая радость и обожание.

Интересно, чем Павел Степанов внушил Тамаре столь светлое и пылкое чувство? Человек он не так чтобы приятный, а вот поди ж ты!..

И опять, как тогда, в первый раз, что-то странное почудилось капитану Никоненко во всем здешнем воздухе, что-то странное и неприятное, почти угрожающее, что обязательно должно произойти и произойдет, что бы ни думал капитан Никоненко.

– Так что можете вашего Муркина забирать, если родные так и не объявились, хоронить и так далее. С нашей стороны ни вопросов, ни пожеланий нет. – Никоненко откусил пирога и даже зажмурился от счастья. Ему было проще всех, и отчасти он даже жалел Павла Степанова. Капитан перестал отвечать за что бы то ни было с тех пор, как получил заключение о том, что Муркин погиб в результате несчастного случая. – Работу можете продолжать, по нашей линии никаких вопросов не будет.

– Это хорошо, – сказал Степан ненатурально бодрым голосом и тоже откусил от пирога.