Татьяна Устинова - Близкие люди

– Но… он же это… прятал. Зачем он это прятал?!

– Понятия не имею. Я не понимаю даже, что это такое, и тем более не понимаю, зачем это прятать!

– А это… точно его?

Степан оглянулся и посмотрел на пустой гвоздик, с которого он, ни о чем не подозревая, снял злополучный календарь.

– Это же его кровать? Точно?

– Точно его, – подтвердил Белов.

– Значит, и календарь его, и тетрадь его. Вряд ли кто-то станет держать собственные тайны над чужой кроватью.

Они помолчали. Степан испытывал острое желание засунуть тетрадку обратно под прозрачную ленточку, вернуть календарь на место, а еще лучше отправить в помойку вместе со всем остальным барахлом.

Вот черт. Сглазил. Только что думал, что ничего особенного – криминального! – не может быть у такого примитивного типа, как Володька Муркин! Впрочем, что криминального в тоненькой тетрадочке, тоже пока не ясно. Может, он карточные долги записывал?

– Дай посмотреть, – попросил Белов.

Степан отдал ему тетрадочку и, веером растопырив листы, потряс календарь, однако больше ничего из него не выпало.

– Странно, – сказал Белов довольно равнодушно, – похоже, какие-то денежные расчеты…

– Дураку ясно, что это денежные расчеты, – буркнул Степан. – Там кругом долларовые значки. Ты знаешь еще что-то, кроме денег, что измеряют в долларах?

– Может, он на бирже играл?

– Или был владельцем казино “Метрополь”?

– Степ, что ты злишься?

– А что ты несешь?!

– Ну придумай что-нибудь поумнее!

– Не могу, – сказал Степан устало. – Ничего я не могу придумать, ни умнее, ни глупее. Я вообще больше думать не могу.

– Кстати, может, это и не его тетрадь вовсе.

– Почему это?

– А потому что видишь, какие суммы тут указаны? А мы у него не то что денег, мы у него даже сберкнижки не нашли!

– Может, искали плохо? – предположил Степан и с тоской оглядел стены, как бы приготовляясь разобрать их по досочке. – Или убийца забрал?

– Типун тебе на язык, – рассердился Белов. – Какой еще убийца?

– Страшный, – ответил Степан коротко, – страшный и ужасный, как вся моя жизнь. Пошли, Эдик! Завтра придется все поиски сначала начать.

– Это еще зачем? – спросил Белов недовольно.

– Затем, что мы действительно не нашли ни сберкнижек, ни тайников, а деньги, судя по этой тетрадочке, к нему откуда-то поступали.

– Или от него куда-то поступали!

– Эдик, от него, если только мы оба имеем в виду одного и того же разнорабочего Муркина, никакие деньги никуда поступать не могли. Разве не ты в нашей конторе подписываешь ведомости на зарплату?!

– Ну и что? – спросил Белов запальчиво. – И из этого ты делаешь вывод, что его прикончили?

– Да, – сказал Степан неприятным голосом, – точно. Из этого я делаю вывод, что его прикончили.

Он повернул выключатель и вслед за Беловым шагнул из затхлого мрака вагончика прямо в теплые сиреневые апрельские сумерки, пахнущие клейкими листочками, свежей землей, молодым ветром.

Почему-то он заметил это только сейчас, как раз когда никаких посторонних красот замечать не стоило, а стоило напряженно размышлять над событиями, происходящими у него под носом. Ведь явно что-то происходило.

Или не явно?

Или не происходило?

Повинуясь чему-то странному, что вдруг пришло ему в голову, то ли где-то увиденному, то ли когда-то вычитанному, Степан сунул руку в темнеющую дверную щель, нащупал хлипкий дээспэшный стульчик, притулившийся справа от входа в вагончик, и наугад подтащил его к двери.

– Что ты там возишься, Степ? – спросил Белов, уткнувшись в Володькину тетрадку. – Ключ потерял?

– Палец прищемил, – ответил Степан и запер дверь.

Ловушка была так себе, не очень. Прямо скажем, и не ловушка вовсе, но ничего лучшего с ходу не придумалось.

Если кто-то полезет среди ночи в вагончик – непременно уронит стул, наделает шума, залает Веста, кто-нибудь прибежит, и взломщика застукают.

Если этот кто-то будет осторожен и умен, ничего не произойдет.

Отлично, ничего не скажешь. Главное, умно.

Чернов, конечно, никуда не уехал. Сидел в вагончике, задрав ноги на стол, и читал какую-то засаленную книженцию без обложки. Вид у него был мрачный.

– Ну что? – спросил он, пристраивая книженцию на живот. – Нашли клад?

– Клад не нашли, – сказал Степан. – Нашли манускрипт с загадочными письменами.

– Что? – переспросил Чернов. – Какой такой манускрипт?

Степан подозревал, что это детское простодушие – часть какой-то сложной игры, в которую Черный играл всю жизнь с непонятной для Степана целью. Степан был уверен в этом потому, что иногда Чернов переигрывал, комедия переливалась через край, и он начинал барахтаться, нащупывая привычное русло туповатого мужицкого простодушия.