- Ха! - кричит Анастасия с верхней палубы. - Только чур! купаемся голышками как дельфины! Я делаю вид, что занят трудотерапией: стабилизирую паруса и с помощью якоря замедляю движение яхты. Потом слышу: раздается бултыхание молодого тела и слышу восторженный приглашающий вопль: - Ой, я никогда не плавала в луне! А ты?! А я тем более, и прыгаю в холодную янтарную субстанцию. В семейных трусах.
- А вот так нечестно, - возмущается девушка. - Я как русалка, а ты как дед Мороз!.. - и пытается подступиться ко мне, владеющим чудодейственным посохом. Я, конечно, от нее, потом - за ней, она - от меня, ну и так далее. Через четверть часа активных игр русалочка устает и я без проблем укладываю ее смотреть сны. Предварительно, правда, упоив коньяком на французских клопах и горячим чаем на отечественных опилках. - Ты меня совсем не любишь, - капризничала, засыпая. - Я тебе не интересна, как женщина, да? - Ты лучше всех, солнышко, - говорю. - У нас впереди еще сто лет, - вру. Мы еще покупаемся на лунной дорожке. Спи, - требую. - И смотри кино. - Про что кино, милый? Она уснула, не услышав ответа. Она была счастлива в своем воздушном сне. Она не могла и подозревать, что ее душа и тело уже давно препарированы в специальной, скажем так, лаборатории, где я был одним из дорогостоящих сотрудников, для коего не было ничего святого. До рассвета и начала возможных поисков оставалось часа четыре - достаточно времени, чтобы обследовать шлюпку с парусами со всей тщательностью, на которую способен menhanter.
Я успеваю вернуться в личный "пенал" и к личному стакану за несколько минут до прибытия лейтенанта Татарчука. Ему не терпится узнать о ночных похождениях волокиты, которому, похоже, не успели оторвать то, что должны были. Будучи хорошим актером, я в мановение ока превращаюсь в утомленного и разбитого сном: - А? Чего? - сладко потягиваюсь на кровати. - Уже пора на службу? - Ну как? - пускает слюни от любопытства. - Что как? - Ну это - с Собашниковой? - А это кто, Васeк? Бедолага задыхается то ли от возмущения, то ли от моей святой простоты, но, проявив силу воли, выдавливает: как кто? Анастасия, с которой ты вчера... - А-а-а, - вспоминаю. - Увы, меня отвергли. И вообще, она не в моем вкусе.
- Да? - не верит Татарчук. - А говорят, гоняли на авто. - Авто, кино, вино и домино, - легкомысленно отмахиваюсь. - Вася, или вышиби из жизни стукачей своих, или отстань, - и отправляюсь в ванную комнату приводить себя в надлежащий порядок. Мой молодой коллега от моих последних слов заметно веселеет; подозреваю, что он весьма неравнодушен к той, которую я покинул в предрассветной мгле, когда море еще дрыхло, надежно укрытое ватным одеялом тумана.
Я зачистил посудину от кормы до носа и убедился, что Старков свое дело верно знал: создавалось впечатление, что яхта специально предназначена для транспортировки наркотической дури из Полермо или Стамбула, или Марселя. Мне казалось, что дубовые моренные шпангоуты пропитаны героиновой пылью. Жаль, что я не был натасканным на дрянь песиком, тогда точно бы знал: верный ли взят след? Я покинул яхту, плещущуюся у призрачного берега - я будил спящее море своими невротическими движениям, уверенный, что скоро судно со спящей красавицей будет обнаружено. Еще у меня была надежда, что Анастасия, мною наученная, сумеет убедить мореплавателей Собашниковых о религиозном психопате, решившим уйти под парусами к святым мусульманским берегам. Я действовал быстро и грамотно, хотя вычислить меня можно без труда. Было бы желание. А у меня желание одно: найти из-под земли или на дне морском Папу-духа.
- Он хитрожоп, как эфиоп, - предупредил меня Старков. - И осторожен, как жидок. Я за ним без малого три года. Больно умный, сучий дух. Я пожал плечами, принимая к сведению утверждения об уме потенциального покойника. Правда нынешней жизни такова, что никто никому не может дать никакой гарантии. И даже великий умишко не способен просчитать все варианты быстроизменяющихся обстоятельств. В мире любителей любой герой за секунду может превратиться в опечаленную жертву. Думаю, Папа-дух, если он имеет место быть под приморскими каштанами, совершит роковую ошибку и проявиться на глянцевом фото нашего феерического бытия. По возвращению из ванной комнаты, обнаруживаю огорченного лейтенанта Татарчука: он хотел испить бацилловой водички из графина и смел со стола стакан. Тот, трахнувшись об отопительную батарею, закончил свой жизненный путь. Я смотрю на осколки: - Баба Тоня меня со свету сживет. - Куплю ей пять штук, - горячится юноша, звеня собираемым стеклом. - И чем раньше, тем лучше, - предупреждаю, - если мы хотим дожить до старости.
Читать дальше