Матс Ульссон - Наказать и дать умереть

Один тип появлялся у Харриет четыре раза в год и платил ей четыре тысячи пятьсот долларов за сеанс. За час работы с ним Харриет зарабатывала, как шведская медсестра за месяц, притом что и аренда мансарды, и реквизит стоили немало.

– Он директор банка, из Бостона, – рассказывала она. – Женат, есть дети, если не врет. Сценарий изобрел сам. Я кричу на него, он раздевается. Потом – четыре-пять ударов, не больше. Легкие деньги. Он сам за собой подтирает. Надевает миленький желтый передничек, берет тряпку и становится на колени.

В Нью-Йорке я обычно останавливался у Харриет. Сам не понимаю, что нас связывало. Мы вспоминали ее кантри-прошлое. Харриет была мила и остроумна, но БДСМ она интересовалась лишь постольку, поскольку зарабатывала им на жизнь. В этом – наше главное отличие. Я никогда не смотрел на БДСМ как на работу.

После очередного сеанса Харриет переоделась, преобразившись до неузнаваемости. Она распустила волнистые волосы, платье нежного горчичного оттенка в голубой цветочек сидело на ней великолепно. Цвет помады гармонировал с красным пояском, на плечи была наброшена легкая светлая кофта. Харриет походила на девочку-подростка. Верилось с трудом, что эта женщина заставляет взрослых мужчин скулить и ползать перед ней на коленях.

Она пила «Космополитен». Я заказал мартини и «Хайнекен».

Из ящичка рядом с туалетной дверью доносилась песня «Роллинг стоунз», развешенные по стенам картинки с изображениями арбузов придавали залу уютный вид. Мы взяли чили и чизбургеры. Харриет добавила в тарелку каплю табаско и посмотрела на меня:

– Помнишь то место на Третьей авеню?

– Я помню много мест на Третьей авеню, – заметил я. – Какое ты имеешь в виду?

– Между Семнадцатой и Восемнадцатой улицей, – уточнила она. – Входишь – и начинается лестница. Там еще джаз-клуб, не помню, как называется. Из-под пола доносится музыка.

Я кивнул барменше с короткими белыми волосами, чтобы она принесла еще выпить. В прошлый раз, помнится, она была брюнеткой. На вид дама старше меня.

– Они звонили мне много раз, я отказывалась, – продолжала Харриет. – Во-первых, потому, что привыкла получать деньги вперед, во-вторых, они мне не нравятся. У них ужасно грязно, не то что в Лос-Анджелесе. Поэтому я и открыла свое дело…

– Не понимаю, о чем ты, – перебил я.

– Джаз-клуб называется «Fat Tuesday’s» [50] Жирный вторник (англ.) – вторник перед началом католического Великого поста. Название обычно употребляется во франкоговорящих странах. В США пышные празднования в этот день проходят в Новом Орлеане. , я вспомнила. Они как-то связаны с Новым Орлеаном. Несколько лет назад у них появился странный клиент, который приходит с собственной тростью.

В памяти всплыл мой гитарный футляр. С некоторых пор я с ним расстался – слишком много вопросов вызывал он у окружающих.

– Он был из Швеции, – прервала мои размышления Харриет.

– Что? – Я прекратил жевать и уставился на нее.

Она кивнула:

– Точно. Лично я никогда не встречалась с ним, но они его побаивались. В нашем деле ведь… всегда стараешься, чтобы и клиент получил свое, и… чтобы все прошло как можно безболезненнее. Волей-неволей со временем становишься хорошей актрисой. Но этот не играл. Хотел, чтобы все было по-настоящему. Обычно придумывают кодовое слово, его нужно сказать, когда становится больно. Этот ставил условие: никаких кодовых слов. Он платил за это, и, надо сказать, неплохо.

Барменша поставила передо мной новую бутылку и налила в бокал мартини.

– Наклонитесь к нему, – посоветовала она. – Если попробуете поднять, расплескаете.

Я послушался. Иногда и со мной такое бывает.

– Большинство играло, – продолжала Харриет. – Одни изображали послушных школяров, другие строгих директрис. Но шведу это было неинтересно. Он хотел пороть, причинять боль. Владелец заведения – я никогда его не любила – приводил ему одну и ту же девушку. Только она и могла с ним ладить… Сейчас вспомню, как ее зовут…

– А ты уверена, что говоришь о моем «экзекуторе»?

– Разве таких много? – усмехнулась Харриет.

– И он точно из Швеции?

– Абсолютно. Он живая легенда.

Мы проехали на метро до Двадцать третьей улицы, дальше шли пешком. В доме Харриет когда-то находилась швейная фабрика. Кроме зала с хорошей звукоизоляцией, в квартире имелась открытая кухня, спальня и просторная гостиная с арочными окнами.

Меблировка была скромная. Харриет практиковала дзен и не хотела загромождать помещение лишними вещами. Репродукция картины Энди Уорхола на стене, маленький винный шкафчик на кухне. В спальне ничего, кроме кровати и ночного столика. Как-то я подарил Харриет афишу фильма «Секретарша», где Мэгги Джилленхол ползала по полу с набитым бумагой ртом. Харриет пришпилила ее кнопками, даже не вставив в рамку.