Колин Маккалоу - Блудный сын

— Леди и джентльмены, — начал ММ с демократичного приветствия, предварительно поднявшись, — мы собрались сегодня вечером, чтобы чествовать двух мужчин и одно издательство…

Что ММ говорил дальше, Кармайн уже не помнил — все его внимание сосредоточилось на докторе Томасе Тарлетоне Тинкермане, который выглядел очень плохо. Тот вытирал накрахмаленным белым платком покрытый потом лоб и периодически хватал ртом воздух. Платок соскользнул на поверхность стола, когда Тинкерман поднял руки к горлу и попытался ослабить галстук, — его движения были неловкими, так как он пытался держаться ровно, чтобы не свалился головной убор и мантия сидела безукоризненно.

— Патси! — крикнул Кармайн. — Быстро наверх! Быстро! — Уже двигаясь следом за кузеном, он обернулся и прокричал Дездемоне: — Вызови «Скорую», немедленно! И чтобы у них был с собой аппарат для искусственного дыхания. Давай же, звони!

Дездемона вскочила и побежала к управляющему банкета, пока Кармайн и Патрик взбирались на помост, расталкивая оказавшихся на пути. ММ хватило здравого смысла, чтобы начать расчищать им путь — он отшвырнул стул в сторону вздрогнувшего официанта.

— Вниз, все прочь с помоста! — кричал ММ. — И уберите стулья с дороги! Пожалуйста, женщины тоже! Быстро!

— Несси пошлет кого — нибудь молодого и шустрого за моей сумкой, но мы припарковались далеко, за Норс — Грин, — сказал Патрик, опускаясь на колени.

С нового декана стянули мантию и головной убор, накидку скрутили в рулон и подложили под голову; Патрик рывком распахнул парадную рубашку Тинкермана, обнажая мускулистую, накачанную грудь. Каждый вдох давался доктору богословия с явным трудом. Несколько рвотных позывов, за которыми последовали дрожь и спазмы, и вот уже Тинкерман лежит, глядя на Патрика и Кармайна широко открытыми глазами, — он осознавал, что умирает. Неспособный ни сказать, ни сделать даже крохотного движения. Глаза полны ужаса.

Позади мелькнула Милли.

— Есть какой — нибудь антидот? — спросил Патрик, поворачиваясь к ней. — Хоть что — нибудь?

— Нет. Абсолютно ничего, — глухо ответила она.

«Скорая» приехала через три минуты после звонка

Дездемоны, фельдшеры внесли реанимационное оборудование.

— Дыхательная функция еще не потеряна, — сказал Патрик, просовывая изогнутую пластиковую трубку в рот Тинкерману. — Все парализовано, но мне повезло: я попал в трахею. Можно делать искусственное дыхание с помощью мешка, снабжая кислородом легкие, но сам он не может раздвинуть их даже на миллиметр. Грудная клетка и диафрагма полностью обездвижены.

Патрик снова повернулся к Милли.

— Он в сознании? Мне кажется, что да.

— Высшие мозговые функции не подвержены воздействию, поэтому — да, он в сознании и пока не отключится. Следи за своими словами. — Она протиснулась к декану и взяла его за руку. — Доктор Тинкерман, не бойтесь. Мы закачиваем достаточно воздуха в ваши легкие и прямо сейчас отвезем вас на «Скорой» в больницу. Вам нужно только держаться и молиться — мы поможем все преодолеть. — Милли поднялась. — Примерно так, пап. Он очень напуган.

К тому моменту, как «Скорая» въехала на территорию центральной больницы Холломена, декан Томас Тарлетон Тинкерман был уже мертв. Те крошечные мускулы, которые помогали снабжению внутренних органов живительной субстанцией и выдворяли отработанное прочь, погибли под воздействием яда. Находясь в трезвом уме и понимая неизбежность собственной гибели, Тинкерман не мог ни говорить, ни даже моргнуть. Его смерть констатировали, когда сознание покинуло Тинкермана: для Кармайна, который видел немало летальных исходов, это выглядело так, словно погас свет. Еще секунду назад в глазах что — то было, а в следующий миг уже пустота.

Тело направили в морг по указанию судмедэксперта, однако шприц с образцами крови, которую лаборант по приказу Пола Бичема собрал еще в Здании Плюща, отослали на экспертизу. Анализ выявил стремительно сокращающееся число метаболитов тетродотоксина. Никто не знал скорость их расщепления, и потому размер полученной дозы можно было только предположить.

— Мне кажется, — сказал Патрик, — доктор Тинкерман получил больше токсина, чем Джон Холл. На его шее, слева от позвонка, мы обнаружили свежий след от укола, потому смеем предположить, что яд инъецировали. Нет такого количества симптомов, которые возникают при отравлении через употребление внутрь, и смерть наступила слишком быстро. Где — то через десять минут после проявления первых явных симптомов. Если бы кровь проверяли на токсины обычным способом, то яд бы полностью растворился, прежде чем мы начали бы проводить скрининг на нейротоксины. В этом случае причина смерти, какой бы она ни казалась подозрительной, осталась загадкой. То же самое можно сказать о смерти Джона Холла, хотя там мы действовали не так быстро и следов осталось совсем мало.