Марина Крамер - Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров

Леон взял у нее пакет и заглянул внутрь:

— Ого, даже гущи немного есть. Это отлично. Я разберусь.

— Только, Леон, давай так — результаты ты только мне покажешь, а Ворону пока знать не надо.

— Я понял.

— Ты чего задумала? — спросил Женька, отлично понимавший, что все это говорится и делается неспроста.

— Возьму Вову вашего на понт. Если ему нечего скрывать, то и не будет ничего. А вот если есть… Женя, дай сигарету, мои кончились, — заглянув в пустую пачку, попросила Марина, и Хохол со вздохом вынул из кармана джинсов пачку тонких сигарет с ментолом:

— Мне кажется, ты вообще забыла, что такое покупать себе сигареты самостоятельно. В день, когда я умру, ты бросишь курить.

— Чушь не пори. С чего это я должна бросить курить?

Леон подумал, что ослышался — вертел головой, вглядываясь в лица Хохла и Марины, но оба были совершенно серьезны.

— Так а кто тебе за ними бегать-то будет, если меня не станет?

— Ой, я тебя умоляю! Найдутся желающие, не переживай. — Она прикурила от протянутой мужем зажигалки и со смехом объяснила совершенно ошарашенному Леону: — Не реагируй, это у нас юмор такой. Он прекрасно знает, что без него я не только курить брошу — я жить брошу без него, — и в этой фразе Леон не уловил ни единого намека на юмор…

Хохол безмятежно улыбался, глядя на жену с любовью. Он все про нее знал.

— Только, Леон, попробуй поскорее с экспертизой, если это возможно, — попросила Марина, возвращаясь к тому, с чего начали, — если нужны деньги, скажи.

— Нет, не нужны. У меня есть человек в экспертизе. К вечеру постараюсь все сделать, но только ехать нужно сейчас.

— Так поезжай. А ты — ко мне в машину, я тебя домой завезу и вернусь в «Тишину», — сказала она, обращаясь к мужу.

Хохол заскрипел зубами, но промолчал — если она не берет его с собой, значит, в офисе, скорее всего, генерал, а эта встреча никому не нужна.

— Хорошо. Хоть высплюсь, — буркнул он.

Они пересели в свою машину, Леон выехал со стоянки и свернул налево, скрылся за поворотом, а Марина, сидящая за рулем, все никак не могла повернуть ключ в замке зажигания. Хохол молчал. Он проклинал себя за то, что заставил ее заехать именно сюда, и даже не потому, что этим невольно всколыхнул воспоминания. Он до сих пор не мог смириться с тем, что, даже мертвый, Малыш в две секунды забирал у него Марину. Он понимал, что никого в своей жизни Коваль не любила, кроме Малышева, это было настоящее сильное чувство, над которым оказалось не властно даже время, даже смерть, и от этого было больно.

На его сжатый на колене кулак легла узкая холодная ладонь.

— Не мучайся, мой мальчик. Я же с тобой, — прозвучал чуть хрипловатый голос жены.

— Да. Со мной, — вывернул он, отворачиваясь, — поехали.

— Хочешь, я не буду возвращаться к Мишке? — спросила она, не убирая руки. — Побудем вдвоем.

— Что, на кладбище поедем? — криво усмехнулся Хохол, стараясь скрыть, как недоволен и как ему больно.

Она чуть отпрянула и внимательно посмотрела на мужа, отвернувшегося от нее:

— Ты опять?

Резко развернувшись, он схватил ее за плечи и встряхнул:

— А ты думаешь, что я железный?! Сколько я могу это терпеть, скажи?!

Не сумев совладать с собой, он выскочил из машины, хлопнул дверкой и почти бегом скрылся за ближайшим офисным зданием.

— Истеричка, — процедила Марина, оставшись одна, — как обычно, защемило самолюбие…

Повернув ключ, она решительно вывела машину с парковки и поехала обратно в «Матросскую тишину».

Он шел, не разбирая дороги, даже не понимая, куда идет и зачем. Его преследовала одна и та же картина — Коваль, вытянувшаяся в струнку, с идеально прямой спиной и скорбным выражением на лице. Она всегда переносила страдания только так — выпрямив спину и вздернув подбородок, она даже плакала так, отличаясь этим от всех остальных женщин. Сворачиваться в клубок, горбиться — это было не в ее правилах, любые невзгоды и трудности она встречала, распрямив плечи и подняв голову. И Женька знал — этому она научилась в первый год своей жизни в доме Мастифа, в тот самый день, когда на ее глазах старик с подручными заживо сожгли в костре Олега Черепа. Именно в тот момент она поняла — если согнется, то всю жизнь проведет в этом положении, а Коваль была не из тех, кто сгибается. Много раз это умение ставило ее на самый край, но изменять привычке она не умела. Сколько их было, желающих поставить несгибаемую Коваль на колени… Но никому не удалось. И только с ним, Женькой, она позволяла себе такое, во что мало кто поверил бы. Только он знал, какое это ощущение, когда сама Наковальня стоит перед ним на коленях и смотрит снизу вверх. Увы, это было возможно только в постели.