Патриция Вентворт - Круги на воде

На следующий день после поездки Клариссы в Лондон он сидел в доме управляющего, в комнате, которую мистер Барр называл передней гостиной. Окно эркера с двумя рядами штор (одни кружевные вдоль стекол, другие плюшевые, которые закрывали нишу) выходило в ухоженный сад. Было семь часов вечера, и шторы были задернуты, что делало комнату гораздо меньше, чем она была днем. В комнате висел табачный дым, было жарко. Независимо от погоды мистер Барр любил закрыть все окна и жарко натопить камин. Он был невысокого роста, широк в плечах и в бедрах. У него были густые вьющиеся седые волосы, он хвастался, что ему не нужны очки, чтобы держать в порядке счета. Если бы его возраст не был записан в приходской книге, никто и не подумал бы, что ему уже восемьдесят пять. Возможно, он и собирался на пенсию, но Эдвард не питал на этот счет иллюзий. Если у старика Барра будет возможность сунуть нос в дела Берлингэма, он не просто сунет нос, а запустит туда по локоть руку и будет энергично копаться в них.

Книги были уже отложены. Старый Барр набивал новую трубку.

— Не бойтесь, как передам вам дела, ни во что не стану вмешиваться. Больно нужно.

Эдвард уже стоял и собирался уходить. Он засмеялся:

— Я думаю, вы именно это и станете делать до последнего вздоха. Но я от вас другого и не жду, так что не беспокойтесь.

Старый Барр хохотнул.

— Я и не беспокоюсь. Никогда не имел такой привычки, а если не делать из чего-то привычки, это что-то никогда не будет иметь власти над вами. Мужчины обычно мало беспокоятся, не то что женщины. Вот уж они беспокоятся по-настоящему, а хуже всех — жены. Это одна из причин того, что я не женился. Если они беспокоятся не о муже, то о детях, если не о детях, то об одежде, о курах, кошках, собаках, мнении соседей. Ни одной женщине не удастся втянуть меня в это — вот что я решил шестьдесят с лишним лет назад, ни одной из них не удалось сбить меня с толку! — Он снова хохотнул и затянулся трубкой. — Не скажу, чтобы некоторые не пытались, пытались, и еще как, но я стоял на своем — да, на своем. Все, что мне надо, — это достойная особа, которая будет готовить и убирать дом. Вот миссис Стоке, она делает все, что мне надо. Глупо, конечно, ожидать, что женщина перестанет болтать, но она держится в разумных границах. Это все, чего можно требовать. — Он пошарил в отвисших карманах и выудил клочок бумаги. — Вот имя того парня, о котором я вам рассказывал, Кристофер Хэйл. Пришло в голову как-то ночью, я и записал его и положил в карман. Старею, наверное, иначе мне не пришлось бы ждать, когда оно само придет на ум. Но вот оно — Кристофер Хэйл, утонул в протоке в тыща восемьсот тридцать девятом. Сегодня утром я проходил мимо церкви, зашел и посмотрел. Памятник ему поставила Кезия, его жена, там много затейливых стишков. Мой дед всегда говорил, что стишки с закавыкой: она считала, будто ее мужа убили. Может, убили, может, нет. Но как ни крути, просто так в протоке не утонешь, верно?

Маленькие, очень ясные глаза старого Барра пристально посмотрели на Эдварда из-под белых мохнатых бровей.

— Ну, не знаю, — ответил Эдвард. — Может быть, он хлебнул одну-две лишние кружки, как Уильям Джексон.

Взгляд старика стал еще более цепким. Потом мистер Барр отвернулся и пнул полено в камине. Оно рассыпалось брызгами искр. Он снова повернулся к Эдварду, добродушно и небрежно сказав:

— Может, оно и так, только Кезия всегда думала, что ее мужа убили.

Эдвард вышел в темный сумрак. После прокуренной гостиной мистера Барра воздух показался особенно холодным и свежим. Отсюда шла хорошая шоссейная дорога в Эмбанк, на которой в миле от этого места был поворот на Гриннингз, но он выбрал тропинку через лес лорда Берлингэма.

Тропинка выходила на неровную дорогу к протоке и сокращала путь на добрых полмили, да и идти по ней было приятнее. Он любил слушать звук ломающихся под ногами веток, шуршание и шорох всяких тварей, спешащих куда-то по своим, несомненно, незаконным делам. Но кто есть человек, чтобы сказать лисице или зайцу, барсуку, горностаю или кошке: «Здесь охочусь только я!»?

Он шел не спеша. Становилось все холоднее. Эти леса были очень древними. Некоторым дубам, должно быть, лет пятьсот, а тисам — еще больше. Он видел карту графства 1469 года, и тогда здесь тоже был лес. С тех пор один владелец сменял другого. Нормандские имена, английские имена — на кладбищенских памятниках, на мемориальных досках в церкви. И, наконец, лорд Берлингэм, который взял это имя от деревушки Берлингэм в трех милях отсюда. Когда-то он был Томом Томпсоном, в детстве бегал босиком и продавал газеты на улицах, а сейчас он — лорд, владелец поместья, как те, прежние, хозяева. Новые деревья росли среди старых, и были они сильными и крепкими.