Николай Веревочкин - Гроза с заячьим хвостиком

Закрывши изнутри двери кабинета, товарищ Шпилько извлекла тело Грозы из-под пыльных томов. Ярко-красный отпечаток пятерни зловещим клеймом светился на побледневшем лице Грозы. Без очков оно было совершенно бабье. Глядя на безвольные черты, товарищ Шпилько испытала оцепенение, как человек, которому внезапно открылась страшная государственная тайна. Очки, к счастью, уцелевшие после сокрушительного удара, были найдены и водружены на нос инспектора. Безжизненное лицо его мгновенно стало властным и неподкупным.

Набравши полный рот воды, товарищ Шпилько обильно оросила ею грозный лик инспектора.

Действовала она быстро и решительно. Едва пришедший в сознание, полуоглушенный инспектор был нежно повлечен в комнату отдыха - уютное гнездышко, служившее приложением к кабинету. В приятном полумраке по-домашнему светился фарфор чайного сервиза, на стене вместо государственного деятеля висела репродукция картины Айвазовского, на телевизоре в хрустальной вазочке несерьезно благоухал букет полевых цветов.

Инспектор был заботливо уложен на кушетку. Присевши на ее краешек, товарищ Шпилько ласково растирала виски медленно отходящему от нокаута высокому гостю. В пылу борьбы за его жизнь строгий костюм сам собой неофициально расстегнулся. Белоснежное пено кружев слепило глаза, упругое бедро согревало.

- Бедненький, - прошептала она, касаясь кончиками пальцев огненно полыхающей печати на щеке Грозы.

Женщины и руководящие работники не просят извинения за допущенные ошибки.

Они решительно их исправляют. Но в то самое мгновение, когда лицо товарища Шпилько склонилось на расстояние, где проходит граница интима, по-особенному резко и требовательно зазвонил телефон. Он просто зашелся в истерике.

Звонили из Центра. Товарищу Шпилько было предложено немедленно прибыть.

Побледнела товарищ Шпилько и застегнула костюм на все пуговицы.

***

Вечером инспектор Гроза был отвезен в один из полуподпольных залов, который имеется при любой совхозной столовой для приема представителей вышестоящей власти. Отделан он был с грубоватыми претензиями на красоту, в настенных росписях эклектически соединялись официоз и фривольность. Здесь были и березки, и красавицы в сарафанах, и мощные трактора, и силосные башни. От блестящих лаком стен, отделанных под дерево, от потолка с вензелями и громоздких люстр убийственной яркости у нормального человека начинала болеть голова.

Стол поражал обилием блюд. В центре его на подносах дружелюбно улыбались друг другу поросенок и барашек. Они были довольны столь славным завершением недолгой карьеры. Им предстояло быть съеденными большими людьми.

Крутобедрые коньячные бутылки истекали от истомы. Полыхал фруктово-ягодный пожар. Об апельсины можно было прикуривать сигареты. Пышные горки блинов придавали дастархану нечто домашнее, интимное. Непроизвольно и судорожно дергался кадык при виде казы, чужука и прочих деликатесов, обсыпанных зеленым горошком и сочным слезящимся луком.

У человека неизбалованного этот стол мог вызвать лишь одну мысль: нажраться бы от пуза и можно помирать.

Однако Гроза с омерзением скользнул взглядом по живому натюрморту, по этому произведению искусства, которое должно быть варварски уничтожено в ближайшие часы.

- Убрать, - сказал инспектор.

В кладбищенской гнетущей тишине без звона исчезли бутылки. Присутствующие за столом были тертыми калачами и понимали, какой это нехороший знак, когда вышестоящий гость отказывается от угощения. "Совсем озверел Гроза", - подумал ласковый сопровождающий, внутренне содрогаясь.

А Гроза, поднявшись над столом и указуя перстом на горы изобилия, зловещим, яростным шепотом спросил:

- Хотел бы я знать, за чей счет это все?

Мертвая тишина была ему ответом.

Поросенок и барашек перестали улыбаться.

"Все, - холодея, подумал ласковый сопровождающий, - завтра для синеозерцев наступит последний день Помпеи".

***

- Синеозерка, - промолвил шофер.

Товарищ Браев поднял тяжелые веки. Его мучил жестокий приступ морской болезни - следствие изнуряюще-медленной езды по бездорожью.

Он внимательно осмотрел степной простор и не обнаружил признаков человеческого жилья.

Шофер молча показал пальцем в небо.

Над ними одинокий домашний голубь отрабатывал фигуры высшего пилотажа.

Машины остановились у чахлого березового колка, истоптанного домашним скотом, обильно заваленного бытовым и производственным хламом. Ветви тщедушных деревьев были добросовестно оборваны любителями парной бани.