Дмитрий Хоменко: Красная Шапочка. История одного расследования

Перестав быть на какое–то время центром всеобщего внимания, Бегемот стал мысленно подбирать слова для своей будущей речи. «Я тот, кто подобно величайшему исследователю органической массы Адольфу Павлову, верит, что люди когда–нибудь пройдут свой эволюционный путь до конца и станут равноправной и естественной частью животного мира. Я верю, что рано или поздно эльфы перестанут противопоставлять себя остальному миру, и, уже не таясь, займут подобающе их смекалке и находчивости место в лесном обществе. И тогда исчезнут последние препятствия на пути создания единого Высшего Разума». Или так: «Я нисколько не сомневаюсь, что лесное общество движется в единственно верном направлении. На этом сложном пути нас ожидает много препятствий, самым сложным из которых будет собственное понимание каждого здравомыслящего гражданина того минимального вклада, который каждый из нас должен внести для успешного завершения начатого много веков назад дела. Что касается сознательности и приверженности общим идеалам, то здесь не должно возникнуть никаких проблем. Так как даже юный хомячок, с не до конца сформировавшимися моральными устоями, не видит для себя иного пути в жизни, кроме кропотливого труда на благо всего общества. Я нисколько не сомневаюсь, что в этой борьбе противоречий и единстве устремлений и кроется та Высшая Сила, которая подымет наш лес над остальным миром, и даже заносчивым сверх меры Заболотьем, которое на самом деле неспособно выдавить из себя ничего более значимого, чем бабл гам и тамагоччи». А можно начать с риторических по своей сущности вопросов: «Чего мы хотим? Что движет нами в этой жизни? Что на самом деле кроется за всеми этими банальными совокуплениями, которым мы с такой легкостью предаемся? Может все дело в самой заурядной физической потребности, которая ничем не отличается от нашего постоянного желания есть, пить и спать? Возможно, мы, просто не задумываясь, исполняем наш рутинный долг перед будущими поколениями, появление которых на свет зависит от нашей доброй воли и определенного усердия? Или того хуже, совокупление — это всего лишь проявление наших комплексов, возможность хоть как–то компенсировать все то, чего нам не хватает в повседневной жизни? Нет, нет и еще раз нет, скажу я вам. Совокупление — это только видимая вершина грандиозного айсберга под названием Высшая Любовь. Разве не ради блага ближнего своего совокупляем мы этого самого ближнего? Откройте глаза, и вы поймете, что даже пресловутые козлы ничто иное, как невинные агнцы, которые то ли порицают заблудшую самку, то ли скорбят по ее загубленным добродетелям. Но, все же, превозмогая внутренний протест, со слезами на глазах привносят маленькую радость в лишенное смысла существование таких падших особей и отдают частицу себя, которой, возможно, так не хватает их родным и близким». Каждый из перебранных вариантов в равной степени подходил для того словесного поноса, с помощью которого Бегемот надеялся хоть как–то абстрагироваться от претившей его естеству отведенной лесничим роли. Всего–то и нужно, что уподобиться в манере изложения то ли мэру с его заунывностью, то ли ежику–неофиту с его энтузиазмом, то ли Нестору Долгописцу с его одержимостью скрытым предназначением глупых монологов. Но, достигнув центральной поляны и увидев перед собой бесчисленные «хламырные» маски, давно поглотившие истинные лица, инспектор отказался от своей затеи со стебом и решил просто повторить текст за суфлером, выполнив, таким образом, ритуал публичного унижения или возвышения, это уж с какой стороны посмотреть. Изголяться же перед пресыщенной зрелищами публикой смысла не было, — вряд ли она вообще удосужится прислушаться к его словам, не говоря уже о способности к их осознанию. Публика всего лишь будет завистливо смотреть на счастливчика, который в экстазе тупо эпатирует, имитируя известную личность.

Что касается оформления поляны, то Папа Буба Карло, возложивший на себя эту нелегкую задачу, похоже, превзошел самого себя, в очередной раз унизив своего конкурента Пигмалиони. Все декорации были строго выдержаны в стиле аутодафе, а сами приглашенные были одеты в маскарадные костюмы и маски. Здесь можно было увидеть кого угодно. Бросалось в глаза лишь то обстоятельство, что большинство персонажей были эльфами, но, впрочем, схожие пропорции были и в реальности. Самые известные еретики всех времен и народов полулежали за низкими столиками, роль которых выполняли растянутые на четырех столбах ежики, гладко выбритые для удобства гостей. В том же шахматном порядке были разложены декоративные костры из диссидентских книг, придававшие общей картине дополнительную пикантность. В центре поляны находилась сцена, представлявшая собой не менее изысканное зрелище. Центральная ось была выполнена в виде перевернутого ритуального столба для сожжения с выложенными у основания высохшими розами, которые по замыслу автора заменяли хворост. Роль мученика исполнял гладко выбритый ежик–неофит, привязанный к столбу вниз головой. По углам находилось четыре кола, насаженные на них сородичи неофита подобно атлантам держали на своих плечах саму сцену. К великому сожалению автора проекта, приспособить на кол живых ежиков не получилось и пришлось обойтись деревянными. На самой приподнятой сцене по всему ее периметру горели неоновым светом такие же костры, как и между столиками. Ведущие и номинанты, по гениальному замыслу автора, появлялись прямо из зловеще гудящего столба пламени, созданного с помощью лазерных спецэффектов, в центре помоста. Оркестр же находился в выкопанной перед сценой глубокой яме, сверху накрытой чугунной решеткой. Артисты, задействованные в представлении, поднимались на сцену с помощью дыбы и старались имитировать при этом ужасные страдания. Те, у кого это получалось наиболее правдоподобно, удостаивались бурных оваций публики.