Вячеслав Марков - Дикий маршрут

Ирина с привычной тоской посмотрела вверх, на белеющую на фоне блеклого неба вершину ледника. О том, что сейчас ей предстоит брести по снегу вверх, оскальзываясь и с трудом переставляя ноющие ноги, думать не хотелось. Хотелось лечь где-нибудь, где не дует и не капает сверху, да вот хоть в этот спасительный грот, куда ухитрился забиться Колян, свернуться калачиком, заткнуть уши и лежать так долго-долго, целую вечность, ни на что не реагируя. И не видеть больше никого, ни одного человека, не разговаривать, и даже не делать вид, что слушаешь всю эту ерунду, которую навязанные обстоятельствами спутники несут уже третий день подряд.

Она ненавидела их всех: и совершенно посторонних людей, и родного мужа, знакомого сто лет и предсказуемого в каждом слове, в каждой интонации. Даже сын, единственный, выстраданный и потому болезненно любимый, раздражал невероятно. Дома она как-то не замечала, какой он невыносимый, там всегда была возможность уйти в свою комнату, сославшись на головную боль, или сделать вид, что страшно занята, спрятаться за делами, как за надежной баррикадой. Да и сам Костя в городе не особенно баловал родителей своим присутствием — при первой же возможности старался улизнуть из дома.

Здесь улизнуть было некуда, и Костя за три дня вымотал матери нервы настолько, что она не то что любить, видеть его уже не могла.

— На черта я с четырех месяцев сохранялась? — прошептала Ирина, глядя, как ненаглядное чадо резво съезжает на промокшей насквозь заднице с очередной скалы, куда его непонятно зачем понесло. Делать ему замечания бесполезно, да и не хочется. Вообще ни на что реагировать больше не хочется. Пропади все пропадом! Вот если бы можно было просто прекратить этот кошмарный поход, выключить как надоевший сериал по телевизору. Или уснуть на ходу и проснуться только после того, как окажешься в номере пансионата.

Погрузившись в страдания по самую макушку, она не заметила торчащего из-под снега камня и, зацепившись ногой, упала на четвереньки. Ладони обожгло тысячей ледяных иголок (и снег здесь тоже идиотский — не белый и пушистый, как положено, а серый, тяжелый и колючий), в носу защипало от подступивших слез. Да что же за жизнь такая невезучая!

Ирина уже приготовилась зареветь в голос, никого не стесняясь, выплакать напоказ напряжение и отчаяние, распиравшее изнутри, когда почувствовала, как кто-то крепко ухватил ее сзади за локти и потянул вверх. Сразу подумалось, что это муж вспомнил, наконец, о том, что должен, вообще-то, заботиться о ней хоть иногда. Ирина резко обернулась, готовая выплеснуть на подвернувшегося так кстати Юрия раздражение и тоскливую усталость последних дней.

Совершенно уверенная, что увидит за спиной именно мужа, она опешила, обнаружив там этого странного мужика — Сергея, кажется. Память на имена у Ирины всегда была не очень хорошая, а этого типа запоминать она и не старалась особенно, ни к чему было. Сейчас тип стоял слишком близко к Ирине, смотрел прямо в глаза и руки с ее локтей не убирал.

— Спасибо! — сказала она с вызовом, чтобы тип сразу понял, что на благодарность по гроб жизни лучше не рассчитывать. И вообще, никто его не просил поднимать споткнувшихся теток из сугробов. А раз поднял опрометчиво, то будет лучше, если сразу же и осознает, как был неправ, и пропадет из виду. Лучше навсегда.

Но братан Серега ничего осознавать не собирался. И руки не убирал, так и продолжал стискивать ладонями Иринины локти. Ладони были неожиданно теплыми, это чувствовалось даже через ткань ветровки. Ирина сначала удивилась, почему у типа руки не мерзнут на таком холоде, а потом вдруг поняла, что не хочет, чтобы он убирал ладони. Стало вдруг тепло и неожиданно спокойно. Даже жалко немного, что хоть руки у Сереги большие, а все же ими нельзя обхватить все тело целиком, чтобы наконец согреться и забыть весь этот кошмар.

— Скоро будет легче, — сказал он вдруг тихим голосом. — Сейчас перевал пройдем, а там уже вниз спускаться, это просто. И теплее гораздо.

Глаза у него были рыжие. Не карие, как у всех, а теплого медового цвета, с яркой каемкой по краю радужки. Ирина сначала решила, что каемка темная, а потом поняла, приглядевшись, что зеленая. Или нет, не зеленая, а цвета хаки, только гораздо приятнее. Черт-те что, в общем. Никак невозможно было понять, какого цвета у типа глаза, а потому хотелось смотреть в них, не отрываясь. Стоять вот так, неподвижно, чувствовать теплые ладони на локтях и смотреть, смотреть… И слушать, как он рассказывает тихонько про перевал, который они пройдут уже вот-вот, про то, что спуститься будет совсем не трудно, потому что она, умница, поднялась так высоко, а значит, спуститься ей будет — просто раз плюнуть. Потому что это получается почти дорога обратно, а обратно всегда получается быстрее и легче. А потом они остановятся на ночлег, разведут костер, и станет совсем тепло и уютно, и можно будет выспаться.