Андрей Воробьев: Дело о продаже Петербурга

Сейчас Леониду Павловичу Раскову, начальнику отдела уголовного розыска, было без двух лет шестьдесят. И все же он ловил себя на чисто детской радости, когда, проснувшись рано утром, вдруг вспоминал — Клава в Москве. Опять очередное заседание Фонда. А значит, раньше сегодняшнего вечера ее не ждать. Нет, он не конфликтовал с женой. Эта, довольно-таки неприятная, полоса их жизни осталась в прошлом…

Они ссорились вовсе не из-за поздних, иногда почти полночных, возвращений мужа. Клава прекрасно сознавала: не за бухгалтера вышла, так что если и пенять, то лишь на саму себя. Поэтому, обед всегда ждал его на плите. Но за обедом, особенно, когда для аппетита приходилось выпить рюмку водки, Расков начинал говорить о каких-то мелких и очень интересных обстоятельствах очередного дела. Поводы случались самые неожиданные. «Когда осматривали квартиру этого Пульмана, то на шкафу была фарфоровая пантера, такая же, как у нас… Какой проходимец! А на допросе выяснилось, что знаком с Басилашвили».

Потом он понял, что такие разговоры стали столь же неотъемлемым обеденным ритуалом, как рюмка холодной водки. Жена уже не ждала, когда он начнет рассказ, она сама начинала расспрашивать мужа. В те годы, когда самым длинным телефильмом были «Семнадцать мгновений весны», Клава каждый вечер наслаждалась сериалом «Из жизни сотрудника уголовного розыска».

Расков поймал себя на том, что рассказы становятся все длиннее и тут уже не обойтись без имен, дат, прочей оперативной мелочевки, которую не полагалось знать даже супруге начальника ГУВД. Он решил проблему просто, одним ударом, как десять лет назад бросил до этого курить после неприятного анализа и ночного разговора с женой. Вот и сейчас, извини, Клава, будем говорить о чем угодно, хоть о содержании отдела мод журнала «Крестьянка», но только не о работе!

От дурных привычек отвыкать трудно. Перманентная ссора длилась почти год. Сперва жена обижалась, возмущалась, иногда даже говорила: «Ты, случайно, не нашел себе другую собеседницу, после которой со мной общаться скучно?» Однако воля мужа оказалась каменной. Прошло три года, и Клава свыклась с мыслью, что разговоры о работе за семейным столом закончились навсегда.

За маленькие победы приходится платить. Жена не говорила с ним о работе. Она вообще ни о чем с ним не говорила. Леонид Павлович приходил домой, и Клава становилась поварихой-подавальщицей, когда он садился за стол, молчаливой прачкой, всегда следящей, чтобы у мужа всегда было чистое белье, предупредительной горничной, семейным бухгалтером, кратко объясняющим мужу, куда потрачены деньги. Только ночью, только в постели она становилась Женой. И то все делалось быстро, почти никаких разговоров. Казалось, супруга сказала ему: «У нас появились тайны друг от друга, значит откровенность — ушла».

К тому же лет шесть назад Клава погрузилась в новые дела. Она стала председателем фонда, занятого то ли проблемами семьи, то ли — детей. Фонд процветал, снимал роскошный офис на Невском; пару раз переключая питерские телеканалы, Расков видел супругу, уверенно выступающую на очередном круглом столе. Получали ли дети и семьи реальную отдачу от Фонда, зачем его жена — недавняя чиновница от педагогики — занялась этим, муж не спрашивал. Ибо знал, что ответ будет схож с теми, какие десять лет назад получала она сама.

И вот сегодня Леонид Павлович чувствовал себя особенно хорошо от того, что жены нет дома. Можно было пройтись в ванную в одних трусах, зная, что навстречу не попадется Клава, вставшая гораздо раньше и уже одетая так, будто сегодня очередное заседание Фонда. В такие минуты, глядя на эту строгую красавицу, Расков чувствовал себя крепостным пастухом, которого по приказу барина обвенчали с крепостной балериной. Однако в это утро квартира была пуста.

Расков быстро принял душ и вошел в столовую. Кроме трусов, на нем был старый, штопаный халат. Леонид Павлович не любил одевать его при жене, он стеснялся халата, как благополучный человек стесняется спившихся одноклассников. Сегодня можно было не стесняться.

Квартиру заполнил голос Дюка Элингтона. И это было возможно лишь в отсутствии Клавдии. Жена джаз не любила, иногда подкалывала мужа: «Ты кем был в молодости? Милицейским курсантом или стилягой?» Расков, правда, отвечал на это: «Судя по твоим музыкальным вкусам, я выкрал тебя из цыганского табора». Действительно, Клава слушала романсы с утра до вечера. Несколько раз, когда ему было неохота искать ключ, он минут пять тыкал пальцем в кнопку звонка, но его трель тонула в лирических волнах, выплывавших даже на лестничную площадку…