Инна Бачинская - Конец земной истории

– Что ты ей впарил? – спросил он, когда Монах вывалился из кафе.

– Спросил, не она ли подрезала меня на синей букашке в сентябре сего года на улице Арсенальной. Сказал, что чуть не врезался в столб и не покалечил кучу народу. И что я этого так не оставлю. Она сказала, что это была не она, а ее подруга, чья машина была в ремонте, и она одолжила ей букашку.

– Ее п-подруга… ты ее знаешь?

– Знаю, Сережа. – Монах вдруг захлопал себя по карманам дубленки, выхватил телефон. – Ну? Лика? – Сергей видел, как переменилось его лицо, стало растроганным и каким-то беспомощным: – Как ты, девочка? – загудел он нежно. – Лечу! Был занят, извини. Что тебе принести? Что можно? Юлия с тобой? Ушла?! Она же сказала, что будет у тебя!

Он сунул телефон в карман и уставился на Сергея.

– Дочка? – спросил тот.

– Вроде того.

– Что-то не так?

– Пока не знаю, Сережа. Мне нужно отскочить в одно место, ты со мной?

– Можно.

… – Скорее! – пыхтел Монах, мчась через три ступеньки наверх. Сергей едва поспевал за ним. – Здесь! – Монах ударил по дверному звонку.

Раздался пронзительный скрежет, и дом, казалось, содрогнулся. Прошла минута, другая. После неприятного звука наступила удивительная тишина. Монах снова надавил на звонок, потом ударил в дверь кулаком. Сергей отодвинул его и нажал на ручку. Дверь подалась – она была незаперта.

Монах промчался через прихожую, пнул ногой дверь в гостиную. Здесь было полутемно, и он не сразу заметил старую актрису, лежащую на диване. Голова ее была запрокинута, красно-седые пряди волос стояли зловещим нимбом, рука безвольно свисала с дивана. Пестрые подушечки валялись на полу; там же валялся раскрытый альбом с фотографиями. На журнальном столике стояли песочные часы – последние золотые песчинки бесшумно стекали вниз. Перед глазами Монаха мелькнула виденная им картинка – старая актриса лежит на полу, седые пряди волос, разбросанные руки…

– Элла Николаевна! – рявкнул Монах, хватая ее за руку, пытаясь нащупать пульс.

Сергей молча стоял на пороге.

– Элла Николаевна? – повторил Монах озадаченно, выпуская ее руку. – Вы живы?

Актриса открыла один глаз, подмигнула.

– Испугался? Жива. Вздремнула слегка. Подними меня, мой юный паж! – Она протянула ему руки, и Монах помог ей сесть. – Это твой друг? – Она с любопытством уставилась на Сергея. – Видный мужчина. И опасный, я таких чую на расстоянии. Познакомь нас.

– Элла Николаевна, что за театр? Где она?

– А ты молодец, догадался. Неужели и правда ясновидящий? Ты опоздал, Олег. Она ушла. Мы выпили кофе, посмотрели альбом, и она ушла.

– Она же могла вас убить!

– Ну… так уж и убить! Я ей сразу сказала, что неопасна. Как я уже сказала, мы посидели, повспоминали былое, в конце концов не чужие, чай…

– Вы понимаете, что она убийца?

– Понимаю. Но я ведь не полиция. Пусть ловят. Что-то, молодые люди, я проголодалась. Как насчет кофейку и парочки канапе? Или чего-нибудь покрепче?

– Закройте за нами. Сергей, пошли! – Монах рванулся из комнаты.

– Олег, подожди! – закричала она. – Послушай меня, старуху, не спеши. Сядь, передохни. И вы тоже, молодой человек. Как вас зовут?

– Сергей, – сказал он от двери.

– Прекрасное имя! Был у меня когда-то друг Сергей… Ой! – Она вдруг схватилась за сердце.

– Только без театра, – сказал Монах, усаживаясь на диван. – В чем дело?

– Хочу кофе! – заявила Элла Николаевна. – Серж, вы умеете варить кофе? Только сначала разденьтесь. Олег! Да сбрось ты свой парашют наконец! Будем пить кофе.

– Да, она убийца. Но она еще и мать Лики! – воскликнула Элла Николаевна. – Эта девочка и так неблагополучна, и ты хочешь рассказать ей, что Юлия – ее мама и убийца? Как она после этого будет жить? Рома ушел, когда понял, а я уходить не собираюсь, я еще постриптизю. И рот буду держать на замке, понял?

– Вы знали ее раньше? Зачем вы соврали, что Лика дочь Каролины?

Старая актриса задумалась на миг.

– Олег, клянусь! Ни сном ни духом! Рома никогда ничего не говорил, ей-богу! – Она размашисто перекрестилась.

– Элла Николаевна! Опять театр?

Она пожала плечами и хмыкнула.

– Даже если бы знала, мой мальчик, даже если бы знала. Ты же понимаешь, что это не моя тайна? Но я ничего не знала! И мне даже странно, что ты мне не веришь, честное слово!

Она смотрела на Монаха взглядом обиженного ребенка, и он понял, что правды у нее не вырвешь. Да и какая теперь разница?

– А когда вы догадались, что Юлия – мать Лики? – спросил он.

– Когда… – Старая актриса вздохнула. – Знаешь, Олег, мне иногда казалось, что я видела ее раньше. Но, как понимаешь, я не присматривалась, она была слишком незаметной фигурой. Вот она! – Актриса ткнула пальцем в фотографию. – Маленькая незаметная девчушка… Ей было не то шестнадцать, не то семнадцать. Тетка работала у нас костюмершей, ну, и пристроила племянницу. Кстати, она не Юлия. Ее зовут Люба. Любовь. На ее беду она попалась на глаза Роме, он пошутил с ней, подарил шоколадку, негодяй, и бедный ребенок влюбился без памяти. Что было дальше… можете себе представить. Все пошло по накатанной. Через пару месяцев она уволилась, а потом почувствовала, что беременна. Призналась тетке – наша Золушка была сиротой – чуть ли не перед родами, боялась, что та заставит сделать аборт. А она свято верила, что ее герой вспомнит о ней и придет. Вернее, прискачет на белом коне. И ждала. Тетка проела ей все мозги и уговорила отдать ребенка отцу. Рома ребенка признал, хотя едва ли помнил об этой Любе. Случилось это в разгар нашего с ним романа. Тетка сказала ему, что мать девочки умерла. Не знаю, как ему удалось уболтать Кару. Знаю одно – после это она совсем свихнулась, и Рома хлебнул и с сумасшедшей женой, и с малышкой. Но ничего, выплыл. А старшие дети так ее и не приняли: как же, они – Левицкие, а она… Ленька называл ее приблудой. Хотя она Левицкая в большей степени, чем эти двое. Знаешь, это был поступок – взять случайного и, по сути, ненужного ребенка! И в этом он тоже… наш Рома.