Инна Бачинская - Конец земной истории

– То есть вы хотите сказать, что они выглядят реальными в отличие от привидений? – догадался доктор. – Интересный аргумент, молодой человек. Признаюсь, никогда об этом не задумывался.

– Вы считаете, что они есть? А почему их никто не видит? – спросила Екатерина. Она оживилась и смотрела на Монаха, как маленькая девочка в ожидании сказки.

– Они были, а вот есть ли сейчас – вопрос. Цивилизация не оставляет им надежды. А кроме того, это очень древние создания, а все рано или поздно кончается, как вам известно. Должно быть, они сохранились в самых глухих местах, куда не ступала нога человека. Да и то единицы.

– А разве они живут не с людьми? Домовым нужен дом! – сказал Добродеев нарочито серьезно. – Русалкам нужны неосторожные молодые люди, чтобы защекотать их и утянуть на дно. Лешим нужны грибники, чтобы морочить и пугать. Что все эти сущности без человека?

– Леша, ты судишь обо всем с точки зрения антропоцентрической, то есть хомо сапиенс – пуп земли и венец творения, а остальные – извините-подвиньтесь. А если взглянуть на человека с их точки зрения? Человек – варвар-разрушитель, который убивает ради удовольствия, вырубает леса, осушает болота, нарушает экологию. И русалка затаскивает на дно придурка, который вторгся на ее территорию, и леший путает его по той же причине – а не лезь куда не надо, это наша земля. И домовой живет в доме лишь потому, что он на этом месте был изначально, до человека и его дома.

– Вау! – произнесла ошеломленно Лика. – Бедные сущности! Так они еще есть или уже нет?

– Могу с точностью сказать, что еще восемьдесят лет назад они были, – сказал Монах. – Я видел место, где они обитали, но сейчас там уже никого нет.

– Они умерли?

– Не знаю. Может, просто ушли вглубь. Там построили объездную дорогу, озеро исчезло, болото осушили…

– Откуда ты знаешь? – спросила старая актриса. – Похоже, я их современница.

– Мне рассказывал мой дед, он их видел. Старые люди когда-то знали многое, но все легенды тоже ушли. Их записали, издали книжки, но это мертвый капитал. Очевидцев уже нет. Новые времена, новые реалии.

– Олежка, расскажи! Расскажи про них! Ты еще ничего не рассказывал. А давайте устроим эзотерический клуб и каждый расскажет что-нибудь… фантастическое! Дядя Володя! Тетя Элла! Давайте?

– Давай, девочка, только необязательно фантастику. Не забывай, что мы все материалисты. Кроме нашего ясновидящего друга.

– Я тоже не материалист, дядя Володя! Олежка, рассказывай!

– Прекрасная мысль! – с энтузиазмом воскликнула старая актриса. – У каждого есть хоть одна история, которая может удивить мир. Олег, просим!

– Ну, ежели все согласны, можно и рассказать, уговорили, – согласился Монах, оглаживая бороду. – История того стоит. Почвенная история, я бы сказал, основательная, и не столько фантастическая, сколько опять-таки о любви.

– О чем? Ты же сказал, о сущностях! – удивился Добродеев.

– Одно другому не мешает. А любовь… куда же без любви? Что в их мире, что в нашем…

– Дед мой, Тимофей Сергеевич, родом из села, – начал Монах. – Мои предки всегда в селе жили, а потом он в город учиться пошел. А потом вернулся домой, тянуло его туда. Так всю жизнь там и прожил. Работал ветеринаром, лечил скотину. Да и людей случалось. Село маленькое, глухое, болот а вокруг, воды много. И топи – такие места были, что незнающему человеку лучше и не соваться, да и знающему опасно. Ягод много, грибов немерено. Меня к деду на лето сдавали, и я бегал с деревенскими ребятишками. Мы, мелюзга, как лягушки бултыхались в речке с утра до вечера. Речка называлась Сновянка, мелкая, быстрая – как сейчас помню, – вода холодная, аж дух захватывает, источников подземных много. Иногда плывешь, и вдруг кто-то будто торкнет тебя холодной рукой – источник бьет! Одним словом, воля. Последний раз я был там, когда мне было восемь – после первого класса. Тогда-то дед мне и рассказал эту историю…

Монах помолчал значительно.

– Передаю как слышал, за достоверность не отвечаю. Случилась эта история, когда он был лет восьми, как я тогда. А его кузенам, моим двоюродным дедам Николаю и Ярославу, одиннадцать и тринадцать, женихались уже, и разговоры у них свои, взрослые, и компания своя. Он за ними вязался хвостом, они его шуганут, а он втихаря тянется следом; они сидят на бревнах на старой лесопилке, а он тут же сбоку примостится и слушает.

А то еще ночью ходили купаться на загату, к старому мосту, от которого одни сваи остались, гнилушками торчали. Кураж такой. Сновянка там разливалась в озерцо, и глубоко было. Туда никто не ходил по причине гиблости – остатки моста и загаты, гнилые бревна, всякий лесной мусор, дно неровное, ямистое, топляков полно. Озерцо на дальней стороне переходило в топь – белые осины прямо из воды росли, и зелень такая ядовитая перла, аж глазам больно, и звуки всякие – то булькает, то ухает, то стонет. Туда и днем охочих не было, а уж ночью – не приведи господь! Да и незачем. И развалюха там стояла лесникова, он не то утонул, бедолага, по пьяни, не то убили какие злоумышленники, лет сорок уже, а то и больше – только все знали, что умер не своей смертью. Черная, без окон, с проваленной крышей, а внутри всякий мотлох – сгнившие дрова, тряпки, развалившаяся печь, ржавая кровать с порванной сеткой.