Игорь Москвин: Петербургский сыск. 1873 год, декабрь

Надворный советник Сергей Иванович Левовский, чиновник Экспедиции Заготовления Государственных Бумаг, и ротмистр 8—й уланского Вознесенского Его Высочества Принца Александра Гессенского полка Илья Николаевич Торонов, пребывающий в отпуску, сидели за соседним с литераторами столом.

Левовский смаковал из высокого бокала французский кларет, перед ним стояли тарелки с бараньими рёбрышками, отбивной из телятины и твёрдыми итальянскими сырами. Его же приятель пристрастился в полку к русской водке и перед ним возвышался запотевший графин, рядом стояла рюмка, две икорницы, квашеная капуста, нарезанная тонкими кусками буженина и солёные грибы.

Чиновник после второй бутылки вина благодушествовал, дела на службе шли прекрасно. Сергей Иванович со дня на день ожидал новой должности, что сулило немалую прибавку к жалованию, которого в последнее время не хватало из—за пагубного пристрастия к карточной игре. Он с превеликим удовольствием прикладывался к высокому бокалу, наполненному рубиновым терпким напитком, забывая о закусках.

– Завидую тебе, – Сергей Иванович крутил между пальцами ножку бокала, едва не выплёскивая на белоснежную скатерть вино, – у тебя интересная жизнь: служба, походы. Шашку пристегнул и вперёд, а у меня… – он махнул второй рукой, едва не опрокинув графин.

– Сергей, не завидуй, – Торонов перехватил пытавшийся упасть графин и, словно фокусник, из него наполнил рюмку до краёв, – я бы с превеликим удовольствием поменял свою службу на твою, ты уже надворный, скоро станешь коллежским, а мне до полковника… Эх!

– Что ты? Просто ты не представляешь. Каждый день одно и тоже копание в кипах бумаг, писание бесконечных отчётов, никому ненужных докладов… Перестань упоминать о моем сидении в присутствии, мне становится от самого упоминания плохо, хотя лукавлю и моей службе есть некоторое разнообразие. Когда—нибудь я тебе расскажу об одном дельце, но как—нибудь потом, а теперь давай лучше за тебя, за твои походы и армейский дух, – он поднял бокал.

– Что ж, присоединяюсь, – Илья Николаевич с хитрецой прищурил правый глаз, – а как продвигается жениховское дело с Марьей Николаевной?

– Думаю, на Пасху ты не откажешься поприсутствовать на нашей свадьбе, – расплылся в улыбке Сергей Иванович и поднёс бокал к стоящей на столе рюмке, которую подхватил Торонов и ударил по стеклянному сосуду приятеля. Одним глотком отправил в рот и закусил подхваченной на маленькую ложку паюсной икрой.

– А почему ты пригласил меня сюда? – Илья Николаевич сделал ложечкой круг в воздухе.

– Знаешь, мне нравится чувствовать себя причастным к русской литературе, за тем длинным столом, – он украдкой указал на соседний стол, – собираются литераторы и журналисты, чьи имена у нас на слуху. После службы хочется возвышенного, почувствовать себя человеком, а не бумажным червём. Кстати, ты видишь тот с левого края с русой бородкой?

– Вижу.

– Так это автор «Отцов и детей», «Дворянского гнезда».

– Извини, Сергей, но я не любитель чтения, поэтому мне, что отцы, что дети, одного поля ягоды.

– Ладно, забудь. А когда тебе в полк? – попытался перевести беседу в другое русло Левовский.

– Я умоляю, не напоминай мне о службе, – рука опустилась на левую сторону груди, а лицо скривилось, будто Илья Николаевич съел лимонную дольку.

– Не буду, не буду, – открестился от приятеля Сергей Иванович, – только и ты не говори мне о моей.

– Договорились.

– Ещё по одной?

– Я по армейской привычке только «за», – он приложил дав пальца к виску и отсалютовал, как польские офицеры, – кстати, если я задумаю выйти в отставку, в твоём присутствии не найдётся тёплого местечка для бывшего офицера?

– После того, как я получу новую должность, я смогу помочь старому приятелю.

– За дружбу.

– За дружбу.

Около часа ночи, когда приятели расплатились, одарив официанта щедрыми чаевыми, вышли на опустевший Владимирский проспект, морозный воздух наполнил грудь и заставил придержать дыхание от резкого вздоха.

– Сани?

– Нет, – ответил Сергей Иванович, – я предпочёл бы пешую прогулку, после долгого сидения требуется размять ноги.

– По такому морозу?

– Какой мороз? – Левовский скривил губы, – ныне хоть зима пришла, в прошлую, так до Рождества снега не было, одна слякоть под ногами. Выпадет и растает, все мостовые были залиты грязью. По неволе вспомнаешь детские годы, когда пробирался на горку сквозь снег, что заваливал город по колено.