Эллина Наумова: Три ошибки полковника Измайлова, или Роковое бордо. Полина и Измайлов

Есть на ходу я умею, а вот пить даже через соломинку нет. Поэтому хождение по знакомой округе пришлось предварить устройством на скамейке, расположенной метрах в ста от подъезда Косаревых. Специально выбрала дальнюю, да еще и спиной к их дому повернулась, иначе вожделенные кусок и глоток в горло не лезли. Я дожевывала первую ванильную булочку и потягивала ананасовый нектар, хваля себя за то, что не начала с абрикосового, когда сзади раздался сиплый мужской голос:

– Хлебушком не поделитесь?

– Святое, поделюсь, – сказала я и обернулась.

Потом вскочила, чтобы поддержать за локоть высокого полного мужика, который осуществлял попытку плюхнуться в сугроб мимо скамейки. – Слушайте, а вы уверены, что нуждаетесь в пище, а не в реанимации?

Он очумело посмотрел на меня, заметил в руках коробку с соком, выхватил и шумно, одним отчаянным втягивающим движением щек вобрал в себя все содержимое. Я торопливо сунула ему слойку. Она была завернута в целлофан. Человек впился в нее зубами, не попытавшись раскутать.

– Да погодите же секунду! Наедитесь упаковочных материалов, точно коньки отбросите, – посулила я.

И попыталась отобрать хлебобулочное изделие. Не тут-то было. В отчаянии я выдернула из сумки абрикосовый сок. «Как бы он не сгрыз его вместе с тарой», – промелькнуло в голове. Мучимый голодом и жаждой страдалец обеими руками потянулся к питью, уронив на колени еду. Я отступила на шаг и все-таки успела воткнуть в затянутое фольгой отверстие трубочку. И, стараясь не смотреть, как он пьет, принялась освобождать от оберток всю сдобу.

После персикового нектара и рогалика с повидлом мужчина обрел благословенный дар речи вместе с горячечным желанием им воспользоваться. Он мало походил на бомжа. Алкоголик, да, но одет прилично, упитан избыточно, холеные длинные пальцы знакомы с инструментами маникюрши. Судя по тому, как он пил, можно было говорить об обезвоживании организма. Но при этом лицо человека было настолько отекшим, что я не взялась бы определять его возраст. Пугающая бледность и жесткая рыжая щетина довершали этот не самый приятный облик. Однако представить его румяным и выбритым удавалось. «Рыжие рано седеют, – подумала я по привычке торопить события и измышлять то, что легче было бы спросить. – Следовательно, он молод».

– Благодетельница, у вас от головной боли в сумочке ничего не завалялось? – спросил он гораздо более мягким и звучным голосом.

У меня завалялось от другой боли, но, рассудив, что главное – она, а не место ее возникновения, я достала таблетку.

– Лучше две, – быстро сказал он.

– Хоть три. Вы уверены, что обойдетесь без врача?

– Какой сегодня день?

– Среда. Утро.

– Значит, траванулся я в ночь с воскресенья на понедельник. Как приятно, когда амнезия отступает. Верите ли, очнулся в подвале, не помнил абсолютно ничего. Испугался очень. Задайте мне какой-нибудь вопрос, сделайте одолжение.

– Как вас зовут, кто вы по профессии, где живете, что с вами стряслось? – не стала скромничать я.

– Да, точно, на основное настроили. Попробую ответить. Я, Соколов Илья Дмитриевич, семьдесят третьего года рождения, страшно сказать, дитя прошлого века, художник, выставляюсь и продаюсь. Не то чтобы очень. Но успешно халтурю в дизайне, деньги есть. Год назад купил небольшую квартиру во-он там, – показал он на дом Косаревых. – Время от времени запиваю на пару недель, заметьте, благодетельница, сознательно.

– Пожалуйста, Илья Дмитриевич, не называйте меня благодетельницей.

– Давайте без отчества. А как прикажете вас называть?

– Полиной.

– Полина, вы позволите еще булочку? Одна осталась. Наверное, в семью несли.

– Хотите, верьте, хотите, не верьте, но предназначала я их все себе. Размечталась обожраться и помереть молодой. Вы меня спасли. Берите, берите. Вот последний апельсиновый сок. Может, еще чего-нибудь купить? Сыра, колбасы, минералки?

– Нет, благодарю. Дома у меня полон холодильник. На чем мы остановились?

– На сознательных запоях.

– Именно! Понимаете, месяца за три – четыре все так осточертевает. А поквасишь несколько дней до одурения, потом кротко примешь похмельные страдания и, будто вчера родился. Никаких претензий к року. Уже то, что не трясет, что ванну принимаешь, что ешь – блаженство. Даже телевизор доставляет удовольствие. А как пишется! Но после воскресного эксперимента я, пожалуй, закодируюсь и передохну годик.

– Полироль попробовали?

– Будете смеяться, но боком мне вышло дармовое Бордо.