Эллина Наумова: Три ошибки полковника Измайлова, или Роковое бордо. Полина и Измайлов

И совершил первую свою ошибку. Потому что скандал скандалу рознь. В тот, который подразумевал Вик, нельзя было ввязываться. В том, который предрекала я, необходимо было увлеченно участвовать. Истина нередко спрятана внутри скандала. И, если не отвлекаться на себя – как я их всех раскусила – ее можно отыскать.

Мы с Измайловым соседи. Он обитает один в двухкомнатной квартире на втором этаже. Я с шестилетним сыном Севой в двухкомнатной же на третьем. Весь январь Севка принадлежит своему богатому отцу. И август тоже. Мы с мужем расстались по моей инициативе, но по-человечески. Он убежден – «жены бывшими не бывают». Что тогда говорить о единственном пока сыне. Отец его деятельно воспитывает и фанатично развлекает. Происходит это своеобразно. Январь и август Севка проводит за границей, чтобы впитать максимум приятных впечатлений в нежном возрасте. Естественно, бывший благоверный не в состоянии выкроить на отдых с ним больше недели. Утверждает, что если не делать деньги непрерывно, скоро их не хватит на бензин добраться до дачи. Поэтому наше чадо путешествует с моей мамой, у которой зять тоже никогда не перейдет в разряд бывших. Не из-за презренного металла – мама всегда умела вдохновить папу на достойное содержание семьи. Просто они дружат. Мама искренне ценит удачливых и умных. Умные и удачливые благоволят тем, кто их искренне ценит. Это – надводная часть айсберга, а что в пучинной – неведомо. Скорее всего заговор о воссоединении нас с эксом. И я, как трагический «Титаник», сталкиваюсь с этой глыбой и разбиваюсь, сталкиваюсь и разбиваюсь.

«По Измайлову с его ассоциациями выходит, будто, рассказывая о Косаревых, я постоянно приплетала свою маму, потому что успела соскучиться по ней и Севке», – подумалось мне. Взгрустнуть я себе не позволила, дабы не распускаться. Вымыла у Вика посуду, поднялась в собственную квартиру, нарядилась спортсменкой, пробежалась, сделала гимнастику, приняла контрастный душ, накрутила волосы на бигуди, наконец-то съела яблоко и выпила кофе. Все это время я играла в действенно избавляющую от помыслов игру. Пришло на ум нечто из прошлого, строго скажи себе: «Вчера». Перекинулась на будущее, осади: «Завтра». Несколько минут бурления потока сознания в этих границах, и он иссякает. Правда, ни единой мысли не остается, ибо любая мигом оказывается в копилке «проехали» или «после». В этаком состоянии блаженного пустоголовья я вдруг сняла бигуди, высушила волосы феном, оделась и вышла на улицу.

Там кружил невесомый снежок. И неподвижные слоистые облака висели клочьями, будто выпавшие из них осадки оставляли дыры навечно. Разумеется я поволоклась к дому Косаревых, веря в то, что, как и обещала Измайлову, не лезу в это дело, а просто потакаю своим невнятным безрадостным эмоциям. «Мне, порывистой и не обделенной воображением, вполне позволительно искать настроение не только в реальных внешних событиях, но и в умозрительных внутренних впечатлениях, которые возникают, не поймешь, как, и не предугадаешь, где, – оправдывалась я, будто полковник или его оперативники уже застукали меня в непосредственной близости от места преступления и вынуждали заговаривать им зубы. – Кроме того, прежде чем общаться с приятелями по поводу убийства Саши и Вали, на благо расследования, между прочим, я должна четко осознать – их больше нет в мире. Вот поброжу вокруг дома, в который отныне незачем заходить, может, всплакну, и действительность обретет четкость. Пока все так размыто. А я, как любой человек с отличным зрением, привыкла видеть детали. Без них мне не по себе. Только неуверенности, страха и дезориентации в жизненном пространстве не хватало. У нас народ, чуть хандра накатит, начинает стонать: „Ах, депрессия“. Не дай Бог узнать, что она такое на самом деле. Я знаю, поэтому не жалею сил и времени на профилактику».

Результатом подобных рассуждений, быстрого шага и толчеи в метро стало необоримое чувство голода. Памятуя о том, что нарушение диеты тоже проверенная профилактическая мера против депрессухи, я зашла в булочную, как-то уютно соседствующую с домом Косаревых, накупила сдобы, вкус которой давно забыла, и затарилась соками. От пакета отказалась, понадеявшись на размеры своей сумки. Но то ли мне приснилось, будто она широкая и глубокая, то ли я перестаралась с плюшками. Съестные припасы низкохудожественно распирали коричневые кожаные бока и довольно живописно торчали сверху. «А, ладно, все равно хоть половину слопаю», – решила я и пристроила свою отяжелевшую торбу на плечо.