Эллина Наумова - Три ошибки полковника Измайлова, или Роковое бордо. Полина и Измайлов

Полковника Измайлова и его машины уже не было, к метро спешили полусонные люди, мое мягкое место горело, и душа наполнялась недоумением. Я пробежала немного в направлении дома и поняла, что не могу – больно. Потирая обиженную псом часть тела, кое-как дохромала до квартиры, стянула брюки, убедилась в целости плащевки. А затем с изумлением обнаружила четыре лениво кровоточащие симметричные ссадины на коже. Еще раз осмотрела материал – ни дырочки. Набрала рабочий номер Настасьи:

– К операции готовишься? Прости великодушно, что отвлекаю…

Молча, выслушав краткий отчет о моих злоключениях, Настасья десять минут обзывала меня такими словами, которыми я на обратном пути «кавказца» не осмелилась наградить.

– Немедленно привейся от бешенства, – велела подруга. И, звучно посопев, злорадно добавила: – И от столбняка тоже, не повредит.

– Не буду, – подала голос я. – Ты сама говорила, что от столбняка прививают, если в рану попала земля, а от бешенства, если звериная слюна. Но штаны не порваны. И потом, он не бешеный. Просто я слишком заполошно ворвалась на его территорию. Скорее уж у меня это самое.

– Сдохнешь, – припугнула Настасья.

– Ну и ладно.

– В страшных муках судорог.

– Скоро?

– Вот дура! Поль, почему у тебя все всегда буквально, а не образно? Поднабралась здоровья, называется. На свою задницу.

– Насть, почему так ходить больно?

– Жрать надо регулярнее и больше, амортизационный жировой слой наращивать. Вцепился, сволочь, в мышцу. Конечно болезненность выше. Все, я пошла, у меня резекция желудка.

– Ох, лучше укус, – признала я. – Ни пуха.

– Лучше не соваться в подворотни. И изредка головой думать, а не тем, за что тебя кобель тяпнул. Йодом хоть обработай. К черту.

«Все из-за Вика, – думала я, добросовестно прижигая саднящие отметины. – Неслась к нему, как угорелая, и вот результат. Вечером обязательно предъявлю претензии и покажу будущие шрамы. Нет, стану его избегать, пока не заживет. Потому что Настасьины комментарии по сравнению с его оценкой произошедшего – комплименты. А ведь забавно. Пес оправдан – у него сработал инстинкт. Зато Измайлов, вроде как виноват. Не почувствовал моего стремления к нему, не услышал оклика и топота, не спас. Глупое я существо. Что за привычка валить все на близких? Умные люди кого в своих бедах обвиняют? Власти! А чего от них требовать? Отстрела бродячих животных? Жалко „кавказца“, хотя ребенка мог загрызть насмерть. Да и до моего любопытного носа чудом не дотянулся. Отхряпал бы, по-другому запела бы, защитница городской фауны. Будоражащие мысли. Спокойнее дуться на Вика, которому любовь не открыла глаз на затылке».

Я могла бы долго продолжать в том же сентиментальном духе, но зазвонил телефон.

– Поля, мы собираемся навестить родителей Саши и Вали. Ты с нами? – спросила Лиля Сурина.

– Я?

– Значит, с нами. Заедем через час. Я звякну из машины.

Теперь у меня еще и в висках закололо. Неразлучной троице понадобилась попутчица? Я ни одного родственника ребят в глаза не видела, и Лиля об этом знала. Не случись контакта с бдительным зверем, мне было бы над чем поломать голову, считая минуты до звонка. А тут я вяло и трусливо спросила себя, не разумнее ли полежать до вечера. Ответила: «Безусловно, разумнее. Укладывайся, укрывайся пледом». И потащилась под душ, вспоминая, как Настасья отмахивается от предложений побездельничать: «На кладбище отдохну». Нет, не получалось у меня смиренно ждать, пока сыскари Измайлова назовут имя убийцы. Вчера я сказала Вику правду, дескать, сама не лезла, меня втянули. И продолжали втягивать. Впервые в жизни мне это не нравилось. Добровольные попытки Лили связаться со мной, визит Илоны, якобы посланной Валей за десять дней до гибели, сегодняшнее, в сущности, не предполагающее отказа приглашение выразить соболезнования родне убиенных складывались в цепочку неведомого назначения. Нас тревожит не неизвестность, а вариабельность будущего. Мне надо было сосредоточиться и как-то подготовить себя к грядущим испытаниям. Но я только старалась не задеть губкой, а потом полотенцем ссадины, осторожно натягивала одежду и гадала, выпить обезболивающее, или толку от него не будет. На корню рубит фантазию телесная боль, как ни крути.

Друзья Косаревых уложились в сорок минут. Стиснув зубы, я спустилась на улицу. Знала бы, что будет так тяжело, не согласилась бы. Егор угловато притулился на водительском месте, рядом с ним восседала суровая Лиля, Аня вжалась в заднее сиденье. Я попыталась аккуратно присоединиться к ней и поняла, что обречена улыбаться сквозь слезы. Куда только я не пыталась переносить тяжесть тела, даже на руки. И все равно, когда машину потряхивало, впору было стонать. Выручало то, что настроение у всех было омерзительным. Поэтому и мои непрерывные стенания в голос никого не смутили бы. Поскольку молчать я не могу ни при каких обстоятельствах, пришлось начинать разговор: