Иван Петров - Балашихинское шоссе

Лёнька завёл мотоцикл, Володя сел сзади него, а близнецы устроились в коляске. Выезжая на дорогу, Мезенцев притормозил у ворот, и обратился к своим оставшимся товарищам:

– Вы бы помогли девчонкам дотащить бедолагу. Они сейчас его сплавят, а там вам, глядишь, и карты в руки. Чего ворон-то ловите?!

Те заухмылялись. Дорофеев сказал, что останется присмотреть за домом, а Пашка махнул рукой и пошёл догонять девушек. Едва он к ним присоединился, пьяный парень заголосил песню.

Наступившая ночь покрыла мраком всё вокруг, лишь очертания деревьев ещё были различимы на чуть более светлом фоне сумрачного неба. Кое-где горели огоньки в окнах деревенских домов, словно глаза проснувшейся совы. Свет фары мотоцикла вырывал из темноты узкий участок дороги.

Из-за рокота мотора не было слышно приближающихся голосов. Только когда в полоску света неожиданно попали люди, Лёнька дал по тормозам. Те, видимо, отбежали в стороны, и мотоцикл проскочил мимо. Раздался свист. Мезенцев остановился. Тотчас их с шумом обступила большая компания. Всех нельзя было разглядеть во мраке. Тут стояли и парни, и девчонки. Лёнька поздоровался с несколькими из них, оказавшимися его знакомыми. В этот момент кто-то хлопнул сзади Володю по плечу.

– Привет, Рева! – раздался голос Фомы.

Володя обернулся. Рева – это было его прозвище ещё со школы. Оно не всегда ему нравилось, поскольку вначале ребята передразнивали так его фамилию, и он частенько дрался из-за этого. Но, как и случается, оно прилипло к нему, и уже спустя годы, когда он привык и перестал обращать внимание, эта кличка произносилась в кругу даже малознакомых ребят с уважением. К тому же даже девчонки, которые бывали в их кампании, называли его так без обидного намёка и умысла.

– О, привет! – Володя слез с мотоцикла и пожал руку приятелю. – Ты чего здесь?

– Гуляю, – с усмешкой кивнул тот, вальяжно склонив голову чуть в бок.

– Я тоже. А что за ребята с тобой?

– Это свои, местные, – Фома тоже был немного под градусом, и от него несло не то пивом, не то вином, а может, и тем и другим вместе.

– Слушай, – сказал он, вдруг оживившись, – Я тут чуток подколымил 8 8 «Подколымить» – подработать единоразово, «подшабашить», «подхалтурить». . Но меня чуть менты не замели. Ну, умора!

Он усмехнулся.

– А что такое? – спросил Володя.

– Блин, Рева, я чуть не попался! – начал Фома, понизив голос, – И всё из-за одного придурка!

– Давай-ка отойдём в сторонку, – Ревень отвёл его в темноту, подальше от лишних ушей.

Сёма Фомин начал рыться в своих карманах:

– Погоди. Где же?.. А, вот! – он вытащил что-то из брюк и протянул Володе.

– Что это? – Рева взял из его рук круглый предмет, похожий на монету, тщетно пытаясь его разглядеть.

– Старинная золотая монета.

– Откуда она у тебя?

– Хе, – довольно ухмыльнулся Фома с важным видом заправского парня.

Рева вертел в руке круглячок:

– Золотая, говоришь?

– Ладно, дай. Сейчас всё равно ничего не увидишь.

Володя вернул монету. Фома положил её обратно в карман брюк.

– Ну, не тяни, рассказывай.

Фома с деловым видом посмотрел на друга.

– Ты Мазурика знаешь? – спросил он.

Володя слышал о нём. Он жил на соседней улице. Это был человек с сомнительной криминальной репутацией. Звали его Роман Мазуров. Ему было около тридцати лет. Профессиональный карточный игрок, он нигде не работал и помимо карт занимался спекуляцией 9 9 Спекулянт – человек, занимающийся перепродажей товара (незаконно в СССР), наживающийся на взвинчивании цены на дефицитном и труднодоступном продукте. . Говорят, что он даже сидел в тюрьме, но недолго. Впрочем, он частенько пропадал. А когда появлялся, то в его квартире в старом двухэтажном доме напротив леса, где он жил у своей жены, по слухам, той ещё шалавы, устраивались пьянки с разными подозрительными личностями. Пьяные дебоши Мазуровы закатывали и без гостей. Роман, бывало, колотил жену за то, что она проматывала все деньги за время его отсутствия и залезала в долги. Она тоже нигде не работала, но деньги на бутылку жигулёвского пива у неё всегда находились, даже когда в доме не было куска хлеба. То она вдруг появлялась в новых дорогих шмотках, неизвестно откуда появившихся, то у неё очередной ухажёр. Говорили, что она быстро нашла себе мужика, пока Мазурик, якобы, сидел, и жила с ним какое-то время. Соседи с ними не связывались, а те, в свою очередь, не трогали соседей.

Володя попытался вспомнить, как тот выглядит. Похожий не то на цыгана, не то на молдавана, с чёрной кудрявой шевелюрой, Мазурик ходил в пёстрой рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами, иногда чуть не до пупка, обнажая волосатую грудь, на которой висел массивный крестик на толстой цепочке. Таким он запомнился Володе, когда он случайно видел его пару раз.