Маленький Чекур не знал этих тонкостей, хотя часто наведывался к бабке, когда случался роздых в богатырском учении. А нередко и помогал Карье в обрядах. Например, подхватывал её пение на вдохе, когда у той заканчивался воздух в легких, ведь шаманские звуки не должны прерываться, или помогал ей растирать и смешивать разные травы, коренья и иссохшие до неимоверной легкости косточки каких-то мелких животных или птиц. Но все его знания ограничивались лишь наблюдениями и физической помощью, в таинства его не посвящали. Потому-то, задумав отведать мухоморного зелья, он и сорвал даже не пару растущих рядом мухоморов, а куда как хуже – два мёртвых, одиноких гриба нечисти, о чём уже после выведала Карья. Смерть не ушла бы тогда с пустыми руками, не наткнись в лесу на бредящего мальчика раб.
Им оказался приведённый хуннами пленник, отданный уграм в качестве платы за гостеприимство. Мужчина так и не научился понимать язык ни хуннов, ни тем более угров, поэтому о своей находке в лесу ему пришлось рассказывать жестами и мимикой, а отчаявшись, что его поймут, решился на то, чтобы схватить хозяйку – ею оказалась мать ребёнка, Зуда – и едва ли не силой тащить за собой. Такая вольность могла стоить невольнику жизни, но казалось ему более разумной, чем самому вынести из леса маленького вождя, бывшего явно не в себе. Впрочем, благоразумие не спасло раба. Его принесли в жертву богам в обмен на жизнь Чекура.
Карья тут же стала отпаивать внука заговорённым кобыльим молоком. Веретеном разжимала мальчику зубы и вливала понемногу из плошки. Жизнь раздумала покидать очищенное от яда тело, теперь дело оставалось за душой. Она к тому времени отправилась вниз или вверх по реке времени, и чтобы вернуть её, требовалось послать за ней другую. Душа нашедшего Чекура раба как нельзя лучше подходила на эту роль посланника-проводника.
В благодарность за услугу его избавили от тревог и страхов приговоренного к жертвоприношению. Ничего не подозревающего раба, рассчитывающего на награду за свой поступок, Карья угостила порошком из сушёных «живых» мухоморов и дала запить их тёплым молоком, смешанным с кровью. Через какое-то время мужчина впал в забытьё, на его губах заиграла блаженная улыбка и из них стала литься «мухоморная песня». Она проясняет чужые помыслы, и замысел Карьи ему открылся, но не испугал, как можно было бы ожидать, а, наоборот, – увлёк, как будто ему предстояло отправиться в приятное путешествие, где он будет избавлен от монотонного изнуряющего труда. Когда шаманка приблизилась к нему, держа в руке кинжал, которым до этого Чекур убил щенка, раб сам задрал подбородок, чтобы облегчить ей кровавую работу. От этого горло его распрямилось, и песня из него полилась звонче и даже торжественней, пока не прервалась булькающим хрипом. Это свершилось в полдень. А уже к вечеру губы мальчика, обмазанные кровью его спасителя, разомкнулись и попросили воды.
Савал тяжело перенёс первый из обещанных матерью искусов своего сына и с тревогой стал ожидать следующего. Произошел он нескоро. К тому времени Чекур стал уже мужчиной. Узнав, что её внук «вложил свой меч в тёплые ножны», Карья поняла, что пришла пора нового испытания. Уже вполне осознанного. Как-то она попросила внука помочь ей в сборе девяти трав, чьё воскурение, наравне со звуком бубна и бронзовым зеркалом, в определённых случаях помогает вхождению в транс. За одной из таких трав, блошницей, используемой в обычной жизни для успокоения нервов и отпугивания блох, пришлось идти довольно далеко. Заросли сиреневых соцветий они обнаружили на берегу небольшой речки в полудне ходьбы от городища. Нарвав и навязав пучков столько, сколько поместилось в завязанный с концов плащ молодого воина, они присели отдохнуть и перекусить перед обратной дорогой.
Старуха мелко строгала вяленное мясо и держала его за щекой, прежде чем начать перемалывать остатками зубов. Чекур же отрывал резцами и коренными целые куски жёсткой пищи, рвал её, словно волк тушу лося. Бабка залюбовалась жующим внуком, так что сама забыла про еду, пока её не вернул в действительность крик кукушки. Женщина повернула голову в ту сторону, откуда раздавалось кукование, и стала искать глазами дерево, в кроне которого притаилась птица. Чекур перестал двигать челюстями и тоже весь обратился в слух. Прежде ему не раз доводилось слышать своеобразное пение кукушки, но никогда оно его не трогало и не волновало так, как сейчас. Словно почувствовав пристальный интерес к себе и испугавшись этого, птица смолкла. Правда, к тому времени шаманка успела обнаружить укромное место, выбранное осторожной птахой. Только после этого, выплюнув так и не размусоленный кусочек мяса, она приступила к разговору, ради которого и затеяла вылазку.
Читать дальше