Юрий Теплов - Капкан. Роман о том, кто мы есть и как появились

Подвез он свою подопечную к дому, довел до дверей, рассчитывая на вежливое приглашение. Но она юркнула в сени, забыв сказать «до свидания»…

В майский День печати пишущая братия решила расслабиться на берегу Иссык-Куля! Водка в те поры была в большом дефиците из-за провозглашенной борьбы за трезвость. Но трудовой люд лозунгами не проведешь! Даже интеллигенты освоили самогоноварение, и любой гость, когда бы ни объявился, врасплох застать хозяев не мог. А уж что касается праздников – не на сухую же их отмечать!

Анюта поначалу отказалась участвовать в пикнике. Но Алексей уговорил ее не отрываться от коллектива. Расслаблялись, кто как мог. Анюта сидела вместе со всеми и в то же время одна, отгородив себя от компании и от достархана, устроенного на самой верхушке невысокой скалы. А за Алексеем наперебой ухаживали две редакционных Татьяны.

Ближе к вечеру на берегу объявилась прямая, как палка, старушенция, смахивающая на цыганку. Села под скалой и стала жевать ломоть хлеба. А у них, наверху, скатерть была заставлена складчинной домашней снедью.

– Мать, идемте к нашему столу! – позвал старуху Алексей.

Та никак не отреагировала. Он наполнил миску пирожками, вытянул из кучи курицыну ногу, налил в одну кружку сладенького домашнего винца, в другую – квасу. Спустился к ней.

– Поешьте.

Она глянула на него выцветшими глазами. Приняла гостинцы. Вино медленной струйкой вылила в расселину скалы. Опять поглядела, на этот раз пристально. Взяла его левую руку, ощупала ладонь, приблизила ее к глазам. Сказала:

– С чужими живешь.

– То есть как, с чужими?

– Твои – там, – кивнула неопределенно головой. – От них корень.

Тронулась, верно, умом, подумал Алексей. Но руку не высвободил. Не хотел обижать старую женщину. Да и любопытно было. Спросил не без подвоха:

– Можете сказать, сколько у меня детей?

– Сын и дочерь.

– Дочери, к сожалению, нет.

– Будет. Корень ей передашь.

Алексей усмехнулся.

– Старый я уже, бабушка.

– Молодым станешь.

– И помру молодым?

– Ты не помрешь

– Как так?

– Маяться будешь. Спасая, спасаться станешь.

– От кого?

– От себя… Ступай в гулянье…

Гадалка, высветившаяся в памяти Алексея, вдруг показалась ему завязанной на его Остров. А может, и она привиделась во сне?.. Нет, гадалка была в яви. Алексей запомнил ее лицо, сухое, слегка скуластое, с бездонными темными глазами.

Цыганка напророчила тогда, что он станет молодым. Так ведь и помолодел. Наворожила, что он маяться будет и, спасая, будет спасаться… Кого, спасая и от чего?..

У Алексея было ощущение, что он слышал это не только от гадалки, но и еще от кого-то. И всё каким-то образом накладывалось на островной сон.

Тогда, на Иссык-кульском берегу, он не сразу поднялся на скалу, где тусовались мастера и подмастерья пера. Какое-то время еще стоял у самого уреза воды, настраивая себя на волну праздника. Даже не заметил, как и куда исчезла гадалка. Чудит старая, – подумал. – Хочешь – не хочешь, а к старости все впадают в детство… И поднялся наверх.

Незадолго до конца командировки случилась история с областным прокурором. Анюта раскопала, что он отмазал от суда двух своих родичей-взяточников, и накатала убойную статью. Редактор, тощий, как туберкулезник, грустно произнес:

– Я не самоубийца, чтобы такое печатать.

Алексей, которого от самоубийства ограждала бумага, подписанная самим Егором Кузьмичом, посоветовал ему:

– Заболейте. Номер подпишу я, как редактор-консультант.

Тот охотно заболел. Газета вышла с Анюткиной статьей. С утра пораньше ее и тощего редактора вызвали в обком. Вернулась она, как съежившийся осенний лист.

– Выгоняют, – произнесла еле слышно.

– За что? – не поверил Алексей.

– За клевету. По решению коллектива.

– Какого коллектива?

– Нашего. В четыре всю редакцию в обком, к Первому секретарю. Я не пойду.

– Пойдешь. А то любить перестану.

– Не надо меня любить…

Собрание шло по обкатанному сценарию.

Обкомовский босс обозвал Анюту клеветницей. Секретарь редакционной ячейки объявил, что таким, как она, не место в журналистике. Профкомша с праведным гневом предложила изгнать ее из коллектива. Отмолчавшийся редактор, казалось, совсем усох. Анюта сидела, ни жива, ни мертва.

Дело шло к голосованию. Но Первый хотел выглядеть демократом, как того требовала перестроечная мода.

– Еще выступить есть желающие? – спросил растерявшую бойкость газетную братию.