Андрей Воронин - Отражение удара

- Ты.., ты давно догадалась?

- Я подозревала с самого начала. Помнишь ту изрезанную дверь? Я тогда собралась выбрить под мышками.., извини за подробность.., вот.., сунулась в шкафчик, а лезвий нет. И пальцы у тебя были порезаны, я видела.

И вообще, врать ты не умеешь. Можешь обмануть кого угодно, только не меня.

- Проклятье... Почему же ты молчала? Видишь, как все кончилось. Я ведь мог тебя убить. Неужели тебе не страшно?

- Разве можно бояться человека, которого любишь?

И потом, я не была уверена. Что бы я тебе сказала?

- Это да...

Некоторое время они помолчали. Шинкарев рассеянно потирал запястья, на которых все еще виднелись следы веревок, и боролся с подступавшими слезами. Он подумал, что стал ненормально много плакать, глаза у него все время были на мокром месте.., собственно, подумал он, почему бы и нет? Есть от чего заплакать.

У него было такое ощущение, словно он долго шел против сильного ветра, а теперь вот не то ветер внезапно стих, не то сам он зашел в укрытие... Это было ощущение нездоровой легкости и опустошенности, как будто он был щепкой, выброшенной штормом на пустой, безжизненный берег.

- И что теперь? - спросил он, чтобы заполнить эту пустоту и внести окончательную ясность в свое положение.

- Что ж теперь, - держась за горло, хрипло ответила Алла Петровна. Будем жить. Я ведь сказала: тебя не брошу. Что я буду делать одна? И потом, раз я тебя не выдала, значит, мы теперь соучастники. Может быть, это звучит высокопарно, но я даже довольна: теперь ты мой до конца, до донышка.

- Вот уж сокровище, - с иронией сказал Сергей Дмитриевич, но иронии не получилось: на последнем слове голос его задрожал и поплыл, и он все-таки заплакал.

- Боже мой, - сипло прошептала Алла Петровна, вцепившись ладонью в забинтованное горло, - боже мой, что за проклятая жизнь! Во что она нас всех превратила!

- Всех? - Сергей Дмитриевич криво улыбнулся сквозь слезы. - Почему же всех? Все люди как люди, а вот я...

- Да, ты... Вот именно - ты. Ты не такой, ты тоньше, и поэтому тебе тяжелее. Все занимаются тем же, что и ты, только делают это по-другому и совершенно сознательно. Кто-то больше, кто-то меньше, но все.

- А ты?

- Я? Что за вопрос? Я же у тебя ангел. Твой личный ангел-хранитель, а ангелы, как известно, не грешат.

- Угу. Кроме одного.

- Ну-у, ты вспомнил... Зато этот один, пожалуй, стоил всех остальных. Посмотри, сколько тысяч лет он в одиночку сражается со всем миром. И небезуспешно, заметь.

- Да уж. Меня он уделал в лучшем виде. Вот ты говоришь: будем жить. А как жить-то? Что же, ты теперь будешь меня каждую ночь стреножить?

- А вот это уже деловой разговор. Ты мне главное скажи, Сережа: я тебе нужна или нет? Сначала реши, а потом будем думать, как из всего этого выпутаться.

- Ты... Я... Ты у меня одна, - выпалил он наконец, не придумав ничего лучшего, как украсть строчку у Визбора. Впрочем, это было целиком и полностью по существу, да и куда ему тягаться с поэтом?

- Тогда... Нет, погоди, так не пойдет. Совсем не могу говорить.

Алла Петровна встала, открыла навесной шкафчик и достала из аптечки упаковку анальгина. Бросив в рот сразу три таблетки, она запила чаем и протянула упаковку мужу.

- Голова-то болит, наверное?

Сергей Дмитриевич благодарно кивнул и тоже принял лекарство, ограничившись двумя таблетками - голова у него действительно трещала по всем швам, а положение складывалось такое, что любое недомогание было теперь непозволительной роскошью.

- Значит, с главным мы разобрались, - продолжала Алла Петровна, снова садясь за стол и все еще прижимая ладонь к горлу. - Если я тебе нужна, то ты должен довериться мне и делать то, что я скажу. Во-первых, ты должен отдохнуть. Как следует отдохнуть.

Сколько там тебе осталось до отпуска? Что-то около месяца, да? Вот на это время мы и сделаем тебе больничный, я это устрою через знакомых...

- Это, наверное, дорого, - рискнул возразить Сергей Дмитриевич.

- Кому дорого, а кому и не очень, - спокойно ответила жена. - Не забывай, что твой ангел-хранитель в свое время работал в поликлинике. До отпуска посидишь дома, а потом махнем куда-нибудь в теплые края.

Молчи, плевать я хотела на долги, ты мне дороже.

- Господи, бред какой, - не сдержался Шинкарев. - Ты сидишь за одним столом с маньяком и обсуждаешь с ним планы на отпуск. Я просто глазам не верю.

- Не с маньяком, а с собственным мужем. Это, как говорят одесситы, две большие разницы. - Алла Петровна снова была деловитой и уверенной, как всегда.

Она даже посвежела и почти перестала хрипеть и хвататься за горло, и Шинкарев не мог понять, что было этому причиной: анальгин или железная воля жены, взявшей управление давшей течь семейной посудиной в свои красивые крепкие руки. - Теперь так. В таком состоянии я с тобой, конечно, никуда не поеду, и первое время тебе действительно придется поспать связанным.